знать.
Владелец спросил, готовы ли они сделать заказ.
— Кофе, — сказал Паук, и Рози в знак согласия кивнула. — Два кофе. И не могли бы вы оставить нас на пять минут? Нам нужно серьезно поговорить.
Владелец удалился.
Рози поглядела на Паука вопросительно.
— Ладно. — Он сделал глубокий вдох. — О'кей. Просто дай мне сказать, потому что это трудно, и не знаю, смогу ли я… ладно. О'кей. Послушай, я не Толстый Чарли. Знаю, ты думаешь, что я это он, но нет. Я — его брат, Паук. Тебе кажется, что я это он, так как мы… вроде как… похожи.
Она молчала.
— Ну, не слишком похожи. Но… Знаешь, мне тоже непросто. Л-ладно. Я не могу перестать думать о тебе. То есть я знаю, что ты помолвлена с моим братом, но… вроде как… хочу спросить, не хочешь ли ты бросить его и… встречаться со мной?
Прибыл полный кофейник на серебряном подносе. И две чашечки.
— Греческий кофе, — возвестил принесший его владелец ресторанчика.
— Да. Спасибо. Но я же просил на пару минут…
— Очень горячий, — сказал владелец. — Очень горячий кофе. Крепкий. Греческий. Не турецкий.
— Отлично. Послушайте, если вы не против… пять минут. Пожалуйста.
Пожав плечами, владелец ушел.
— Ты, наверное, меня ненавидишь. На твоем месте я, наверное, испытывал бы то же самое. Но я не о том. Больше всего на свете мне хотелось бы…
Но она только смотрела на него без всякого выражения, и он сказал:
— Пожалуйста. Скажи что-нибудь. Что угодно.
Ее губы шевельнулись, точно она подбирала нужные слова.
Паук ждал.
Рот Рози открылся.
Сперва Паук решил, что она съела инжир или шоколадку, ведь между зубов у нее темнело что-то коричневое и никак не похожее на язык. Это «нечто» дернуло головой, блеснуло газами: маленькие, темные глазки-бусины уставились прямо на Паука. Рози невероятно широко разинула рот, и из него вырвались птицы.
— Рози? — неуверенно сказал Паук.
Внезапно зальчик ресторана заполнился клювами и перьями, хвостами и когтями. Одна за другой птицы вылетали из горла Рози, и каждую сопровождало покашливание, словно бы девушка задыхалась, извергая на Паука пернатый поток.
Защищая глаза, он вскинул руку, и вдруг стало больно запястью. Он отмахнулся, но еще что-то метнулось к его лицу, метя в глаза. Паук отдернул голову, и клюв только оцарапал ему щеку.
Мгновение кошмарной ясности: через стол от него по-прежнему сидела женщина, но как же он мог принять ее за Рози? Для начала она была старше, и иссиня-черные волосы тут и там подернулись серебром. Кожа у нее была не белой, как у Рози, а угольно-черной. Одета она была в потрепанное пальто охрового цвета. И вдруг она улыбнулась и еще раз широко открыла рот, а в нем показались острые клювы и безумные глаза морских чаек…
Паук не стал думать. Он действовал. Схватив одной рукой кофейник, другой он сорвал с него крышку, а потом дернул им в сторону сидящей через стол женщины. Выплеснулось его содержимое — обжигающе горячий черный кофе.
Женщина зашипела от боли.
Птицы били крыльями в зальчике подвального ресторана, но теперь стул по ту сторону стола опустел, и пернатые беспорядочно заметались, натыкаясь на стены.
— Сэр? — спросил владелец. — Вы не ранены? Прошу прощения. Наверное, они залетели с улицы.
— Все в порядке, — отозвался Паук.
— У вас на лице кровь, — сказал владелец.
И протянул Пауку льняную салфетку, которую тот прижал к щеке. Царапина саднила.
Паук предложил помочь выгнать птиц. Он открыл дверь на улицу, но в ресторанчике птиц не было, как не было их тут, когда он сюда вошел.
— Вот, — сказал он, доставая пятифунтовую банкноту. — За кофе. Мне нужно идти.
Владелец благодарно кивнул.
— Оставьте салфетку себе.
Уже собираясь переступить порог, Паук вдруг остановился.
— Когда я пришел, — спросил он, — со мной была женщина?
Владелец посмотрел на него озадаченно, вероятно, даже испуганно — Паук не мог бы сказать наверняка.
— Не помню, — словно бы в забытьи ответил владелец. — Женщину я бы запомнил. Но если бы вы были один, я не посадил бы вас в нише. Не знаю, просто не знаю.
Паук вышел на улицу. День был по-прежнему ясен, но ласковое солнышко уже не утешало. Он огляделся по сторонам. Увидел голубя, который, лениво переминаясь с лапы на лапу, клевал брошенное кем-то мороженое, воробья, вопросительно поглядевшего на него с карниза. И высоко над головой — мазок белого в солнечном свете: расправив крылья, в вышине кружила чайка.
Глава девятая,
в которой Толстый Чарли идет открывать дверь, а Паук знакомится со стаей фламинго
Привычное невезение стало вдруг изменять Толстому Чарли. Он прямо нутром это чувствовал. Взять, например, обратный перелет в Лондон. Билеты на рейс, которым он возвращался домой, продали дважды, и поэтому его посадили в первый класс. На полпути через Атлантику стюардесса пришла сообщить, что он выиграл призовую коробку шоколадных конфет, и подарила ему ее. Положив коробку на полку для ручной клади, он заказал «драмбуйе» на льду.
Он приедет домой. Он уладит все с Грэхемом Хориксом, ведь было только одно, в чем Толстый Чарли не сомневался: в честности собственных бухгалтерских расчетов. Он помирится с Рози. Все будет замечательно.
Интересно, когда он вернется домой, Паука там уже не будет? Или ему все-таки выпадет удовольствие лично спустить его с лестницы? На последнее он даже надеялся. Толстому Чарли хотелось увидеть, как его брат извиняется, возможно, даже пресмыкается.
Прикрыв глаза, он стал придумывать, что скажет…
— Убирайся! — гремел Толстый Чарли. — И забери с собой свои солнце, джакузи и спальню!
— Прошу прощения?
Над ним склонилась обеспокоенная стюардесса.
— Так… э-э-э… — пробормотал Толстый Чарли. — Разговариваю сам с собой.
Но ни смущение, ни краска на щеках не смогли теперь испортить ему настроение: он даже не захотел, чтобы самолет упал в океан и тем положил конец его позору. Жизнь определенно налаживалась.
Вскрыв набор предметов первой необходимости, он надел повязку на глаза и как можно дальше откинулся на сиденье. Он стал думать о Рози, которая почему-то постоянно превращалась в кого-то постройнее и пониже ростом и гораздо менее одетую. Толстый Чарли виновато призвал воображение к порядку и велел нарисовать девушку в одежде, а тогда, к ужасу и стыду своим, обнаружил, что на ней полицейская форма. Чувствовал он себя ужасно виноватым, но почему-то без особой искренности. Постыдился бы. Следовало бы…
Поерзав на сиденье, Толстый Чарли издал одинокий удовлетворенный всхрап…
Он все еще пребывал в отличном настроении, когда самолет приземлился в Хитроу. Сев на экспресс-