Грузовик отъехал от корабля. Он долго еще стоял у командного пункта. Судя по всему, там разгорелась нешуточная дискуссия. До Кальхауна доносились приглушенные и искаженные расстоянием голоса. Машина опять отъехала.
Кальхаун обождал еще двадцать минут. Они показались ему целой вечностью. Затем он подхватил человека, сознание которого вырубил у дома, где тот находился в шумной компании загулявших пришельцев, и взвалил его себе на плечи. Поверх своей одежды он напялил униформу своей третьей жертвы.
– А сейчас мы запросимся на борт корабля и в лабораторию, Мургатройд. Вперед!
Кальхаун направился к звездолету. По мере того как он подходил, тот как бы увеличивался в размерах. Внешняя дверь была по-прежнему выдвинута вниз, образуя трап. Он поднялся по ней до шлюзовой камеры и громко постучал кулаком в дверь, прокричав:
– Эй! Появился уже третий человек! Он, как и остальные, без чувств! Что мне с ним делать?
В стены шлюзовой камеры были, видимо, вмонтированы микрофоны, точно так же, как и где-то вне корабля. Но отсюда его голос едва ли могли услышать в командном пункте. Говорить тише было нельзя, так как тогда ему могли не поверить. Кальхаун напустил на себя крайне взволнованный вид.
– Вы слышите? Я доставил еще одного, и тоже в бессознательном состоянии!
Разъяренный голос с металлическими нотами приказал:
– Подождите!
Кальхаун повиновался. В ситуации, когда два бесчувственных человека были привезены сюда по отдельности двумя группами людей, причем во второй раз более напуганными, было весьма вероятно, что с третьим явится уже не взволнованная толпа. Более подходил вариант, когда подвергнуться уже предполагавшемуся всеми заражению рискнет одиночка.
За внутренней дверью шлюзовой камеры послышались шаги. Она открылась, и раздался сиплый голос:
– Внесите его!
Человек, открывший внутреннюю дверь, повернулся спиной. Кальхаун последовал за ним, под его ногами семенил перепуганный Мургатройд. Дверь закрылась. Человек, одетый в белый лабораторный халат, ковылял впереди. Он заметно хромал и не отличался хорошей фигурой.
Кальхаун прикрывал безвольным телом оккупанта свой пистолет-распылитель. Его применение в качестве оружия пока вполне себя оправдывало. Кальхаун продолжал идти за человеком, настороженно прислушиваясь и пытаясь по звукам определить, есть ли кто-нибудь еще на корабле. Теперь, увидев воочию перед собой руководителя программы уничтожения подлинных хозяев Мэрис III, медик мог вполне обоснованно считать это маловероятным.
Странный тип, который шел впереди, принадлежал к особой категории людей. Есть люди, которые, не обладая хорошими внешними данными, воспринимают этот недостаток мужественно и вырастают в достойных деятелей. Но далеко не все. Иные озлобляются и начинают бунтовать.
Уже поняв, что вышагивавший перед ним человек весь свой интеллект, мастерство и тяжелейший труд потратил на то, чтобы разработать метод массового истребления себе подобных, Кальхаун чувствовал, что в состоянии хоть сейчас написать его биографию. Над ним наверняка все время потешались из-за его внешности. И он терпеть не мог этот сброд, не желавший замечать в нем ничего другого, кроме малопривлекательной наружности. Его обуревали грандиозные мечты о завоевании такого рода власти, когда он мог бы расправиться со всеми, кому завидовал и кого всю жизнь ненавидел. В конечном счете он взлелеял планы мести всему космосу, который им пренебрег, и свою буйную энергию, достойную лучшего применения, направил на достижение именно этой цели. Он приучил себя к необыкновенному терпению, к невероятному для нормального человека восприятию смерти. Его планы со временем становились все более грандиозными. Субъект, хромавший перед ним, не пожелал следовать законам природы, которые требуют проявления мужества. Он выбрал ненависть, и неизбежным следствием этого стало состояние постоянной и глубокой ущербности.
Они вошли в лабораторию. Мургатройд обрадовался: все кругом было залито ярким светом. Блестящие инструменты были ему хорошо знакомы. Даже запах этой прекрасно оснащенной биологической лаборатории приободрял его. Весьма довольный сменой обстановки, он воскликнул: “Чи-чи-чи!”
Человек, идущий впереди, резко обернулся. Зрачки его черных глаз расширились. Кальхаун мгновенно сбросил свою ношу на пол, из-под напяленной одежды показалась униформа Медслужбы.
– Очень сожалею, - вкрадчиво произнес Кальхаун, - но вынужден вас арестовать по обвинению в нарушении основополагающих принципов общественного здоровья. Планирование и реализация смертельной эпидемии, во всяком случае, относятся к этой категории.
Хозяин звездолета крутанулся, что-то схватил на лету и бросился на Кальхауна. Он безуспешно попытался вонзить в него скальпель - единственное смертоносное оружие, находившееся в его распоряжении.
Но Кальхаун уже нажал на спусковой механизм своего пистолета, изначально предназначавшегося для покраски стен. И вырвавшиеся из ствола невидимые глазу пары декстретила вновь доказали свою эффективность.
Глава седьмая
Кальхаун обезвредил преступника, спеленав полосками разорванной на куски униформы своей третьей жертвы. Проделал он это очень старательно. Сначала привязал пленника к креслу, а затем обмотал его этими обрывками одежды, превратив в кокон. После этого Кальхаун приступил к осмотру лаборатории.
Мургатройд шел за ним буквально след в след. В своей основной части оборудование было знакомо медику. Стояли кюветы с культурами, оптические и электронные микроскопы, автоклавы, иррадиционные приборы, лежали пипетки и инструменты для микроанализа, виднелись сосуды-термостаты, в которых можно было содержать культуры при температуре с отступлением от нужной максимум в сотую долю градуса. Мургатройд в этой обстановке чувствовал себя как дома
Покончив с этим делом, Кальхаун вернулся к хозяину этой чудо-лаборатории.
– Как вы себя чувствуете? - осведомился он со всей возможной в этих условиях деликатностью. - Меня очень заинтересовала ваша работа. Видите ли, я представитель Медслужбы. Прибыл на эту планету для банального инспектирования санитарно-эпидемиологической обстановки. Но когда я запросил координаты для посадки, кто-то попытался меня уничтожить. Было бы умнее разрешить мне сесть, а затем ликвидировать при выходе из корабля. Другое решение оказалось, как это сейчас очевидно, более драматичным
Черные, как бусинки, глаза пристально изучали Кальхауна. Их выражение время от времени заметно менялось. В какой-то миг в них полыхнуло пламя гнева сродни сумасшествию. Затем проглянула хитрость,