кому. Все дело в том, что наше сознание, похоже, имеет и какую-то нематериальную составляющую, которая множиться не может. Иначе кибербоец стал бы стопроцентной личностью. А человек не в состоянии контролировать два мозга сразу. Существует большая опасность, что при повреждении мозга гладиатора, оператор так и не выйдет из комы. Поэтому, правилами запрещено наносит удары по голове, а в случае опасности разрушения мозга кибера, бой мгновенно прекращается.
– А часто подобное случается?
– Не так уж редко. Но смерть – большая редкость.
– Н-да… Со смертью играют ребята-операторы…
– Спорт как спорт. За риск им хорошо отстегивают. Да и контроль за боями самый серьезный.
– И давно эти игрища появились?
– Примерно с полгода. И уже стали жутко популярными и за пределами королевства. 'О.К.' массово продает кибербойцов во многие державы, кроме Империи Нишитуран, конечно.
– Да понятно… В империи, даже не будь войны, они не нужны. Высокородным нишитам другие гладиаторские бои интересны… С настоящей кровью и смертью. Слышал я, каждый пятый текронт содержит собственную школу гладиаторов-рабов.
При этих словах Пашу-чудика зло перекосило.
– Ты чего? Я что-то не то ляпнул?
– Да нет, Костя, – Паша нервно и быстро докурил и воткнул сигарету в пепельницу. – Навеяло что-то… Мои кошмарные годы всполошились. А знаешь, почему я смотрю эти бои? Как таковые деньги меня не очень интересуют. Я себя вспоминаю. Понимаешь, для меня это даже больше чем азарт. Это наверное, сродни наркоте. Единожды вкусив… Но, упаси Боже туда вернуться.
– Так ты что, гладиатором был?
– Угу, два года почти. До сих пор, знаешь ли, не перестаю удивляться, что жив. А иногда мне кажется, что это не со мною было. Или, что был слишком длинный кошмарный сон.
Масканин смотрел на соседа, как… нет он просто тупо на него вытаращился.
– Что-то я не врубаюсь. Ты офицер флота… Русского флота…
– Ну да. Удивительно, правда? А о пограничных стычках никогда не слышал? Расшмотовали мой постановщик как-то раз… В плен попал.
'Вот оно как', – подумалось Масканину. Плен, а с ним и допросы. Такие вещи неприятно вспоминать, не то что рассказывать.
– Я не знал, прости…
– Да не в том дело. Это часть моей жизни и ее не выкинешь. И стыдиться этого я не стану никогда, – Паша-чудик глубоко затянулся и отпил пива. – После плена я в мир смерти загремел… Туда ведь не только уголовников отправляют, там тоже люди есть, хорошие причем… Друг у меня был, родом отсюда, из Орбола. Как-то по молодости лет его угораздило публично оскорбить одну напыщенную дамочку, нишитку- аристократку. Знаешь, наверное, что за это бывало… Очень скоро его загребла… хэ, уголовная полиция, кажется. Потом скорый на расправу суд. И попал он в мир смерти. Стал одним из нас – десятков тысяч рабочих-зеков, изнемогающих от тяжелых работ в шахтах. Ко мне в бригаду попал, на Геом II. Это на границе с Пустошью. Там у нас даже дышать нельзя было и сила притяжения почти полторы стандартные. Идеальная каторга, мир-могильник. Одна отдушина была – 'чиу'. Жуткой пойло! А я ведь до каторги совсем не пил даже, от одного запаха воротило… Люди у нас загибались пачками. Провкалывал я с другом там четыре года, пока нас не купил представитель какого-то текронта. Потом школа гладиаторов и поединки на смерть… Представляешь? Насмерть! На каторге мы, конечно, отупели и очерствели… Но все равно…
Паша уставился в одну точку. Но вот черты его разгладились, он встряхнулся и снова затараторил:
– Хотя вот и стараюсь все это забыть, но все же иногда как нахлынет… Или сны очень яркие такие. Я многих, таких же как я, на тот свет отправил. Жить хотелось и не задумывался ради чего, не расставался с надеждой, что когда-нибудь все это кончится. А друг мой… Единственный мой друг за все эти годы… Он отказался выйти против меня и на охранника кинулся. Убили его…
Он допил очередную банку и стянул с себя тельник. Освобожденный от белья торс являл собой зрелище мощной мускулатуры, отмеченной множеством резаных и колотых шрамов всех размеров и форм.
– Это моя память. И это тоже, – показал он флюорисцентную наколку каторжника, сделанную на Геоме II.
– Да уж, не думал, что встречу родственную душу, – Масканин оголил свое предплечье, на котором четко выделялся такой же номер. – Хатгал III.
– Ты тоже, значит…
– Тоже, – кивнул Масканин и неожиданно для себя затянул:
Эх, лихая сторона, сколько в ней не рыскаю,
Лобным местом ты красна, да веревкой склизкою…
Паша подхватил с ходу:
А повешенным сам Дьявол-Сатана
Голы пятки лижет.
Эх, досада, мать чесна!
Не пожить, не выжить…
– Дай пять, – Масканин был приятно удивлен.
Они стиснули руки так, что у обоих защемило костяшки. Паша хмынул и спросил:
– Откуда ты Высоцкого знаешь?
– Как откуда? Классическое образование…
– Из кадетов что ли?
– Ну да…
– То-то я и смотрю, – он задумался, а потом кашлянул и выдал: – Да, нахрен… Вот такая она, Костя, прожорливая, карательная машина…
– Расскажу как-нибудь. Ну а ты? Как вырвался?
Паша-чудик вздохнул.
– Меня перепродали в опетский сектор.
Он встряхнул банку и отбросил ее в кучу таких же пустых.
– Но здесь я пробыл гладиатором не долго, – продолжил он свой рассказ. – Повезло. Перед смертью, Валерий Кагер ввел запрет на гладиаторские бои в своем секторе. Меня вернули на каторгу, но уже на Ютиву III. Покойный Кагер продолжал реформы и окончательно отменил рабство. А когда текронтом стал Виктор… Тот ускорил процесс. Я стал свободен и вернулся домой. Потом долго еще интересовался реформами Кагера. После того, как опетский сектор отделился от империи и началась война, такие как я получили здесь полное восстановление в правах. Ну, кроме швали всякой уголовной. А я… Я начал жизнь с начала… На флоте меня восстановили, служил себе, пока Кагер королем не стал. Тогда у нас в тридцатом флоте набор в Доброкорпус объявили, сам великий князь Святослав командовать вызвался. Ну я и подал рапорт… А эти дровосеки, – он махнул рукой на стерео, почему-то назвав кибербойцов дровосеками, – в них я нахожу что-то от себя самого, наверное.
– И делаешь ставки.
– Ну, и делаю ставки. Еще по пивку, а?
– Нет, Паша, мне уже хватит.
– Ну тогда я угощу сам себя.
– И много выигрываешь?
Паша хитро улыбнулся.
– Как-то раз довольно прилично. Погудел тогда на славу и папаше своему расщедрился на шикарный гравитолет, хоть не очень в ладах с ним. Теперь-то уже в ладах, конечно. Он без ума от подарка. Он очень
