– Вот и отлично.

Я открыл краник, чиркнул, зажег карбидку. Стало светло.

– Нам бы отсюда выбраться как-нибудь, – спросил Курок. – Как выбираться будем?

– Просто. Вниз по течению. Скоро станция… Ты карты не потерял?

Курок промычал отрицательно. Хоть что-то положительное.

– Значит, будем делать так. Как я скажу. Если жить, конечно, хочешь. Хочешь?

– Немного.

– Я в тебе не ошибся.

Жить вообще все хотят, редко кто наоборот. В привычку входит, трудно отказываться.

– Это тебе.

Я вытащил из ножен секиру, протянул Курку.

– Острая штука.

– Знаю. Со жнеца ножичек Поплывешь первым. Я буду карбидкой светить и прикрывать.

– Я это… не умею, – прошептал Курок. – Плавать то есть.

– Как это ты не умеешь? Ты же сюда приплыл.

– Я без сознания сюда приплыл… – улыбнулся Курок. – В отрубе. Не знаю как, вообще, очнулся уже на песке, лежу себе, думаю, сдох в канаве…

– Будешь держаться за меня, – велел я. – За плечо. Держись и особо не дергайся, а то сброшу. Поехали.

– Сдохни, Шарик, послезавтра…

Я бухнулся в воду, Курок за мной, вцепился в плечи и почти сразу меня притопил, пришлось немного боднуть его шлемом. Поплыли.

– А мы тут плавать не умеем, – болтал Курок – А где нам плавать? Воды-то нет. Это в Рыбинске можно плавать, хошь – туда плавай, хошь – сюда, а хошь – вообще рыбу уди…

Впрочем, плыли мы недолго, очень скоро я нащупал ботинками рельс, и мы уже не плыли, а брели в воде по грудь. Вода делалась холодней, под ногами чувствовалось более быстрое течение, похоже, что в тоннеле били ключи. Подземные ключи на подземной дороге, дурацкий мир.

Я мерз. Но я человек к холоду привычный, как терпеть, знаю. Курок мерз гораздо сильнее, даже зубами щелкал, не очень приятно, когда за спиной клацают, дрожал. Еще полчаса, и воспаление легких. У меня тоже. Хотя Курок с виду крепкий, переживет, наверное, покашляет немного, оглохнет, я тоже как-нибудь не откинусь, только вот болеть в походе не дело совсем, в походе должно стрелять и бегать.

Погреться, срочно погреться.

– Ног не чувствую, – сообщил Курок. – Совсем ходули отморозил…

Плохо. Тепло в воде долго не удержать, вода крадет его лучше всего остального. Если ноги остынут совершенно, студеная кровь клюнет в сердце, и все, не откачаешь.

Попытался ускориться, но пробираться по грудь в воде было тяжело. Я оскальзывался, погружался с головой, отплевывался и снова шагал. Курок продвигался первым, кашлял, ругался, плевался.

– Не могу… – бормотал он. – Не могу уже… Спать охота… Мама подавилась булавкой, папа неизвестный герой…

Его уже колотило, крупно, даже мне чуть передавалось, хорошо, пока трясет, значит, жив, значит, энергии на тряс хватает.

– Рассказывай, давай, – велел я.

– Что… рассказывать? – не понял Курок.

– Не знаю. Интересное. Веселое.

– Про пришельцев могу… Тут книжку одну прочитал, очень интересную…

– Давай про пришельцев, это интересно.

– Я не помню… Пришельцы прилетели… На тарелках… Сразу со всех сторон… Они здесь… Здесь, под землей. Тарелка упала, а они ее закопали. Да, тарелка под городом, внизу, я видел секретные карты… А они из нее лезут и лезут, и маленькие, и большие…

Холодно, даже бредовые пришельцы не помогают.

– …они только героев боятся… Потому что герои тоже пришельцы, их сюда перенесло телепортацией. Телепортацией переносятся хорошие пришельцы, а плохие прилетают на тарелке, редкая дурь, правда? А хорошие еще на метеорите прилетают, так и пишется – прилетел на метеорите… Только они могут справиться с плохими, потому что у них оружие… И только герои могут, потому что их нельзя убить… Они пуленепробиваемые. Пули сплющиваются или отскакивают… Слышь, Дэв, от тебя ведь пули должны отскакивать…

Тоннель неожиданно расширился.

– Станция… – просипел Курок. – Наконец-то… Вот как, оказывается, надо – про пришельцев рассказывать, доброе волшебство… «Электрозаводская», приплыли, здесь раньше электрические заводы стояли, электричество вырабатывали, еще до Нижнего Метро…

Выбрались на платформу, вода заливала ее сантиметров на тридцать.

Станция. Станция как станция, ничем не выделяется. Вот я книжку видел, как Верхнее Метро выглядело, так там ого-го – не станции, дворцы настоящие, величие человеческого духа, то картины из самоцветов, то собаки железные. А эта обычным красным камнем обделана, ничего выдающегося.

– Надо наверх… – простучал зубами Курок. – Костер, пожар, слушай, смешно-то как, то пожар, то мороз… Наверх, наверх…

Он двинулся к лестнице, я поймал его за пояс.

– Что? – дрожал Курок. – Мне надо… Солнышко…

– Время… – я постучал пальцем по запястью.

– Что?

– Сколько времени? – спросил я.

– Не знаю, – совсем тихо ответил Курок – Разбились.

Превосходно. Мы не знаем, который час. Не знаем, что на поверхности. Ночь. День. Если ночь…

– Стой, – велел я.

– Мне плохо что-то, душа остыла…

Курок подпрыгивал, кривлялся, совсем по-сумасшедшему.

Пороховая настойка. Порох и спирт. Доктор говорит, что это совершенно бесполезная вещь, гораздо лучше обычный спирт. Но я привык к настойке. Пузырек.

– Разотрись, – я кинул пузырек Курку.

– Что?

– Разотрись. Спиртом с порохом.

– То, что надо… – Курок свинтил колпачок, приложился к горлышку.

– Ты что?! – Я выбил пузырек, он булькнул и затонул.

– Нормально… – Курок поморщился. – Растирка все равно тоже внутрь проникает. А порох меня взбодрит, я его уже пробовал…

Он замолчал, громко икнул, после чего Курка вывернуло.

– Нормально… – прохрипел он. – Зато согрелся… немного…

Курок кашлянул.

– Хорошо. Кишки расплавились…

Все равно ведь не поможет. Сырость полнейшая, надо просушиться. А как просушиться, если воды почти по колено? И сверху каплет. Вода везде. Нет, надо на поверхность. Здесь сдохнем. В темноте и в холоде.

– Идем наверх.

– А если там ночь?

– Там день.

День. Может, утро. Вряд ли мы сильно сбились со времени в этих подземельях, хотя тоже бывает.

День, точно день.

Подъем получился долгим. Проржавевшая автоматическая лестница не очень способствовала хождению, ступени не попадали в шаг, неприятно покачивались под ногами, а кое-где вообще пройти