они проголосовали по каждому из восьми пунктов и приняли решение о приговоре. Другие называют полчаса, и даже десять минут. Но даже если признать правоту Массара и взять самое долгое время, то в среднем на каждый пункт припадало лишь пять минут.

Голосование проходило от низшего звания к высшему. Подполковник Сомпру всегда высказывался последним. Что касается пребывания Мата Хари в определенных местах в определенное время, все судьи были единого мнения. Впрочем, сама Мата Хари тоже никогда не отрицала, что она была в Амстердаме, в Гааге или в Мадриде.

Но если внимательно рассмотреть голосование по каждому из пунктов в отдельности, то можно заметить примечательное повторение отрицательных ответов одного из присяжных, которому хватило мужества три раза сказать «нет». Он положительно ответил на вопросы о пребывании подсудимой в указанных местах в названное время. Он согласился и с тем, что она в этих местах разговаривала с немцами и «поддерживала связи с врагом» или «пыталась получить документы и сведения». Но когда его спросили, передавала ли она эти сведения кому-то, он категорически ответил: «Нет». Для остальных шести членов жюри было одно и тоже — что она говорила с немцами и что она передавала им информацию. Но седьмой присяжный четко разделил эти два понятия — для обвинений в передаче сведений немцам не было никаких доказательств.

На вопрос первого пункта, приезжала ли Мата Хари в декабре 1915 года в Париж, все единогласно ответили «да».

Вопрос второго пункта заключался в том, передавала ли Мата Хари за первые шесть месяцев 1916 года в Голландии документы и сведения консулу Крамеру. На него седьмой член суда ответил «нет».

Третий пункт обвинения спрашивал, говорила ли она в мае 1916 года с Крамером. Тут все семь членов жюри были убеждены — да, говорила. И Мата Хари в этом созналась. Потому ответ — единогласное «да».

Четвертый вопрос — вернулась ли она в июне 1916 года в Париж с намерением собрать информацию. Ответ тоже был единодушен — «да».

Пятый пункт, в отличие от четвертого, касался вопроса, действительно ли она летом 1916 года разговаривала с немцами в Париже. И седьмой присяжный ответил «нет».

Шестой пункт спрашивал, разговаривала ли она в Мадриде в декабре 1916 года с немцем — фон Калле. Все семь присяжных дали положительный ответ.

Седьмой пункт охватывал несколько вопросов. Информировала ли она фон Калле о том, что французы разгадали секрет немецких невидимых чернил? Выдала ли она фон Калле тайны французской внутренней политики? Рассказывала она фон Калле что-то о весеннем наступлении? Раскрыла она фон Калле имя британского агента? Шесть присяжных считали эти обвинения доказанными. Но у седьмого было свое мнение. Шесть сказали «да». Седьмой — «нет».

Восьмой пункт спрашивал, разговаривала ли Мата Хари с немцами в Париже в 1917 году. В принципе, этот вопрос повторял пункт пятый. Изменился только год — январь 1917 вместо мая 1916. По неясной причине в этот раз и седьмой присяжный ответил «да».

Кажется странным, что, хотя жюри ответило «да» на пятый и восьмой вопросы, о том, что Мата Хари действительно «поддерживала связь с противником в Париже», никто из этих немецких агентов не предстал перед судом в качестве свидетеля. С другой стороны, конечно, и саму Мата Хари никто не видел, когда она разговаривала с этими агентами. Но жюри беспрекословно приняло и подтвердило все то, что подготовил для него капитан Бушардон.

Теперь что-то странное произошло и с седьмым членом жюри. Во всех важных пунктах обвинения против Мата Хари он мужественно выразил свое особое мнение. Он считал, что ни одно из этих обвинений не доказано. И вдруг он, в конце концов, тоже утратил мужество. Потому что когда председатель суда подполковник Сомпру начал голосование по приговору, этот седьмой человек свое мнение изменил. Он совершенно определенно считал ее невиновной во всех действиях, клеймившей ее как шпионку. Но, тем не менее, он проголосовал за то, чтобы ее расстреляли. Так что «совет присяжных единогласно принял решение приговорить вышеназванную Зелле Маргерит Гертрюд к смертной казни».

Мало того — хотя это, собственно, уже не имело значения, «именем французского народа суд приговаривает подсудимую к возмещению государству всех расходов, связанных с процессом».

Для завершения дела подполковник Сомпру попросил обвинителя поручить зачитать приговор обвиняемой и сделать это в присутствии вооруженного караула.

Мата Хари надеялась на оправдательный приговор. В самом худшем случае она думала о тюремном заключении. Но смертная казнь никогда не приходила ей в голову.

Чтение приговора адъютантом Ривьером, секретарем суда, длилось лишь несколько минут. Согласно воспоминаниям Эмиля Массара, мэтр Клюне плакал. А Мата Хари, совершенно оцепенев, крикнула несколько раз подряд: — Это невозможно! Это невозможно!

Потом она снова взяла себя в руки. Она подписала прошение о проверке правомочности решения суда в кассационном суде. Это был только еще один шаг на ее пути — пути, ведущем к концу.

Приговаривая Мата Хари к смерти, жюри мало внимания уделяло ее настоящим поступкам. А ведь ее действия были очень просты. В принципе, она делала то же самое, что делал бы любой другой двойной агент. И она делала это так умело, что даже фон Калле не раскусил ее игру. Она взяла деньги у Крамера, при этом полагая в свойственном ей причудливом стиле мышления, что раз уж она ничего за эти деньги не делает, никого это не заинтересует, и никто не сможет ее ни в чем упрекнуть.

Крамер сообщил в Германию, что Мата Хари приняла его предложение. Он также сообщил своим начальникам в Антверпене о своих договоренностях с ней и проинформировал о передаче ей 20 тысяч франков. Таким образом, Антверпен смог впоследствии сообщить в Берлин, что она «за полученные ею 20 тысяч франков могла бы выполнять свою работу и получше» — ведь на самом деле она ровным счетом ничего не сделала, разве что снабдила фон Калле несколькими маловажными сведениями. Все это вполне могла бы и должна была бы доказать французская контрразведка, если бы только Ладу знал об этом заранее. В этом случае, может быть, Мата Хари — точно как Марта Ришар — получила бы от правительства орден Почетного легиона и на все времена осталась бы французской героиней. Но Ладу жаждал мести. И потому любое действие Мата Хари стало в его глазах изменой, а отнюдь не «оказанной услугой».

Он отказался разрешить ей продолжить свое путешествие в Голландию, где она стала бы свободной. У него не было такого желания, потому что там она оказалась бы вне его досягаемости, и ему не удалось бы насладиться местью. Потому он попросил сэра Бэзила Томсона вернуть ее в Испанию. Там ему до нее было легче добраться.

Мата Хари вслепую попала в ловушку. Лишь когда она снова появилась в Париже, Ладу смог улучшить свою подмоченную репутацию в глазах сэра Бэзила. Честь Ладу была спасена. В очередной раз можно было расстрелять шпиона, чьи преступления стали причиной так многих французских неудач. Для Ладу это было вполне приемлемым решением. То, что Мата Хари при этом лишилась жизни, имело куда меньшее значение, если имело хоть какое-то значение вообще.

После ночи, проведенной в «Консьержери», Мата Хари вернули в ее камеру № 12 в «Сен-Лазаре». После вынесения приговора на нее теперь распространялись другие условия содержания. В ее камеру поставили еще две кровати На них спали еще две женщины-заключенные, которые добровольно присматривали за ней. Ей разрешили читать и курить. Но она мало пользовалась этим разрешением. Ее взяли под свое покровительство две монахини — Леонида и Мари. Через некоторое время она сдружилась с ними, особенно с первой. Каждое утро в пять часов сестра Леонида приносила ей кофе. За него Мата Хари была всегда весьма благодарна. Любовь к очень раннему утреннему кофе была у нее с детства.

Новые условия запрещали ей ежедневную прогулку во внутреннем дворе тюрьмы, которая была ей разрешена до начала процесса. Для Мата Хари запрет этой возможности хоть немного подышать свежим воздухом был тяжелым ударом. Строго запертая в камере, она попросила доктора Бизара похлопотать за нее перед тюремными властями. «Я не могу этого больше вынести», — писала она врачу в один из понедельников. Как обычно, на письме не было даты. «Мне нужны свежий воздух и движение. Это не помешает им убить меня, если они этого так хотят. Но не нужно так мучить меня и так жестоко изолировать.