меня моряка?

— Одно не мешает другому. Хоть и не все наездники хорошие моряки, но все моряки могут стать хорошими наездниками. Сидя верхом на рее, приучаешься крепко держаться, а умение осадить коня, заставить его выполнять боковые и круговые движения приходит само собой, это несложно.

— Бедный отец! — промолвил мальчик. — Как будет он благодарен вам, милорд, когда вы его спасете!

— Ты очень любишь его, Роберт?

— Да, милорд. Папа ведь был так добр к нам с сестрой! Он только и думал о нас. После каждого дальнего плавания он привозил нам подарки из всех тех стран, где он побывал. Но что бывало дороже всего — он, вернувшись домой, был так нежен, с такой любовью говорил с нами! О, когда вы узнаете папу, вы сами его полюбите! Мери на него похожа. У него такой же мягкий голос, как и у нее. Для моряка это даже странно, не правда ли?

— Да, очень странно, Роберт, — согласился Гленарван.

— Я вот как будто вижу его, — продолжал мальчик, словно говоря сам с собой. — Добрый, славный папа! Когда я был маленьким, он укачивал меня на коленях, напевая старинную шотландскую песню об озерах нашей родины. Порой мне вспоминается мелодия, но смутно. Мери тоже помнит ее. Ах, как мы любили его! Знаете, мне кажется, что только в детстве умеешь так любить отца!

— Но нужно вырасти, чтобы научиться уважать его, мой мальчик, — сказал Гленарван, растроганный признаниями, вырвавшимися из этого юного сердца.

Пока они говорили, лошади замедлили ход и пошли шагом.

— Ведь мы найдем его, правда? — проговорил Роберт после нескольких минут молчания.

— Да, мы найдем его, — ответил Гленарван. — Талькав навел нас на его след, а патагонец внушает мне доверие.

— Талькав — славный индеец, — отозвался мальчик.

— Без сомнения!

— Знаете что, милорд?

— Скажи — тогда я отвечу тебе.

— Я хочу сказать, что вокруг вас только славные люди: леди Элен — я так ее люблю! — майор, всегда такой спокойный, капитан Манглс, господин Паганель и все матросы «Дункана», такие отважные и такие преданные!

— Я знаю это, мой мальчик, — ответил Гленарван.

— А знаете ли вы, что лучше всех вы сами?

— О, вот этого я не знал!

— Так знайте, милорд! — воскликнул Роберт, хватая руку Гленарвана и горячо целуя ее.

Гленарван тихонько покачал головой. Он продолжал бы разговаривать с Робертом, если бы Талькав жестом не дал им понять, чтобы они поторапливались и не отставали. Надо было спешить и помнить об оставшихся позади.

Все трое всадников снова пустились вперед крупной рысью. Но вскоре стало ясно, что лошадям, за исключением Тауки, это не под силу. В полдень пришлось дать им часовой отдых. Они совсем выбились из сил и даже отказывались есть пучки альфальфы — разновидности люцерны, тощей и выжженной палящими лучами солнца.

Гленарвана охватило беспокойство: признаки засушливости не исчезали, и недостаток воды мог привести к гибельным последствиям. Талькав молчал и, вероятно, думал, что в отчаяние приходить преждевременно, пока не выяснилось, пересохла или нет река Гуамини.

Итак, он снова двинулся вперед, и волей-неволей, понуждаемые хлыстами и шпорами, лошади поплелись шагом — большего от них добиться нельзя было.

Талькав мог бы опередить спутников, Таука в несколько часов домчала бы его до берегов реки. Разумеется, это не могло не прийти в голову патагонцу и, разумеется, он не захотел оставить спутников одних среди этой пустыни. Вот почему он заставил своего скакуна умерить шаг.

Не без сопротивления примирилась с этим Таука: она становилась на дыбы, неистово ржала. Ее хозяин прибегнул не столько к силе, сколько к увещаниям. Ведь Талькав буквально разговаривал со своей лошадью, и Таука если и не отвечала ему, то, во всяком случае, все понимала. Надо думать, что доводы патагонца были очень вески, так как, «поспорив» некоторое время, Таука все-таки сдалась и подчинилась, правда продолжая грызть удила.

Но если Таука поняла, чего от нее хотел Талькав, то и сам он сумел понять своего скакуна. Умное животное почувствовало признаки влажности в воздухе: лошадь жадно втягивала его, шевеля языком, словно опускала его в спасительную влагу.

Патагонцу стало ясно: близко вода. Он подбодрил своих спутников, объяснив им нетерпение Тауки. Вскоре и две другие лошади тоже почуяли близость воды. Они напрягли последние силы и понеслись вслед за индейцем.

Около трех часов пополудни впереди, в низине, блеснула светлая полоса. Она переливалась под лучами солнца.

— Вода! — сказал Гленарван.

— Да, вода, вода! — крикнул Роберт.

Теперь уж им не нужно было погонять лошадей. Бедные животные, почувствовав прилив сил, неудержимо помчались вперед. В несколько минут они доскакали до реки Гуамини и, не останавливаясь, зашли по грудь в благодатную воду. Всадники поневоле последовали их примеру и приняли ванну, о чем им не пришлось жалеть.

— Ах, как вкусно! — воскликнул Роберт, упиваясь водой посередине речки.

— Будь умерен, мой мальчик, — предупредил его Гленарван, сам, однако, не подавая примера этой умеренности.

Некоторое время не было слышно ничего, кроме громких, торопливых глотков. Талькав же пил спокойно, не спеша, глотками маленькими, но «длинными, как лассо», — по патагонскому выражению. Он никак не мог напиться, и можно было опасаться, как бы он не выпил всю реку целиком.

— Ну, видно, нашим друзьям не придется разочароваться в своих ожиданиях, — сказал Гленарван. — Добравшись до Гуамини, они найдут сколько угодно чистой воды, если только Талькав оставит что-нибудь на их долю.

— А не могли бы мы отправиться им навстречу? — спросил Роберт. — Этим мы избавили бы их от нескольких часов тревоги и страданий.

— Понятно, это можно было бы сделать, мой мальчик, но в чем же отвезти им воду? Ведь бурдюки остались у Вильсона. Нет, уж лучше нам ждать здесь, как было условлено. Учитывая расстояние, которое им надо проехать, притом проехать шагом, они прибудут сюда только ночью. Итак, приготовим для них хороший ночлег и ужин.

Талькав, не дожидаясь предложения Гленарвана, уже отправился искать место для привала. Ему посчастливилось найти на берегу реки рамаду — трехсторонний загон для скота. Это было превосходное убежище для людей, которые, как наши путешественники, не боятся спать под открытым небом. Поэтому они не стали искать ничего лучшего, и все трое растянулись на земле, чтобы просушить на солнце промокшее платье.

— Место для ночлега у нас есть, — сказал Гленарван. — Подумаем теперь об ужине. Надо, чтобы наши друзья остались довольны своими посланными вперед гонцами, и, если я не ошибаюсь, им не придется жаловаться на них. Мне кажется, что, поохотившись с часок, мы не потеряем времени даром… Ты готов, Роберт?

— Да, милорд, — ответил мальчик, поднимаясь на ноги и беря ружье.

Мысль об охоте пришла в голову Гленарвану потому, что на берегах Гуамини, казалось, собиралась вся дичь окрестных равнин. Целыми стаями поднимались «тинаму» — род красных куропаток, водящихся в пампасах, — черные ржанки, желтые коростели и водяные курочки с великолепным зеленым оперением.

Четвероногих же что-то не было видно. Но Талькав, указав спутникам на высокие травы и густой лес, дал им понять, где скрываются эти животные. Охотникам достаточно было сделать несколько шагов, чтобы