своими особенностями в небольшом городке Биминстере, в графстве Дорсет, менее чем в десяти милях от местечка, где Эстер выросла. Жизнь, мало затронутая войной, если не считать бледных лиц эвакуированных детей, живших на некоторых близлежащих фермах, ограждений из колючей проволоки на отлогом берегу близ Лайм-Регис и постоянной нехватки учителей, в результате которой в осенний триместр 1942 года Эстер в дополнение к богословию (ее обычному предмету) пришлось взять еще английский и отчасти латинский и греческий.

Эстер хорошо решала кроссворды, и когда в тот вечер Анджела прочла вслух, что приз составляет двадцать фунтов… почему бы не попробовать, подумала она. Первый барьер — напечатанный в следующем номере необычайно сложный кроссворд — она преодолела легко. Она послала решение и чуть ли не с обратной почтой получила приглашение принять участие в финале, который должен был состояться в столовой редакции «Дейли Телеграф» в субботу через две недели. Анджела согласилась подменить ее на тренировке по хоккею, Эстер села в Крюкерне на лондонский поезд, приняла участие в финале, вместе с пятьюдесятью кандидатами… и победила. Она решила кроссворд за три минуты и двадцать две секунды, и лорд Кэмроуз лично вручил ей чек. Пять фунтов она дала отцу в его фонд восстановления церкви, за семь фунтов купила себе новое зимнее пальто (в действительности ношеное, но совсем как новое), а остальные деньги положила на свой почтовый сберегательный счет.

А в следующий четверг пришло второе письмо, совсем другое, заказное, в длинном желтовато- коричневом конверте. «На службе Его Величества».

Впоследствии она никак не могла решить: то ли конкурс проводился по наущению Военного министерства, как один из способов отобрать со всей страны мужчин и женщин со способностями решать головоломки; то ли какой-то сообразительный малый в Военном министерстве, наткнувшись на результаты конкурса, попросил «Дейли Телеграф» прислать список финалистов. В любом случае, пятеро самых подходящих были вызваны на беседу в мрачное старинное здание на берегу Темзы и троим было предписано явиться в Блетчли.

В школе не хотели ее отпускать. Мать плакала. Отцу претила сама мысль о ее предстоящей работе: он противился любым переменам и уже давно был одержим дурными предчувствиями («… не возвратится он в дом свой, и место его не будет уже знать его», Иов, 7, 10). Но закон есть закон. Она должна была ехать. К тому же, думала она, ей уже двадцать восемь. Неужели она до конца жизни обречена оставаться в этой сонной глуши, в окружении лоскутков полей и крошечных деревушек? А тут открывалась возможность вырваться на волю. В ходе беседы было сказано достаточно, чтобы догадаться, что работа связана с шифрами и кодами, и в воображении Эстер представали тихие уставленные книжными полками библиотеки и атмосфера чистого интеллекта.

Когда она в своем недавно купленном пальто прибыла в Блетчли, ее прямо с вокзала доставили на полугрузовичке в особняк и дали подписать экземпляр Закона о служебной тайне. Оформлявший их на военную службу армейский капитан выложил на стол пистолет и пригрозил собственноручно застрелить любого, кто хоть словом обмолвится о том, что они сейчас услышат. Затем их распределили по должностям. Двое мужчин стали шифроаналитиками, а ее, женщину, которая победила их на конкурсе, направили в бедлам, называемый диспетчерской службой.

— Смотри, берешь этот бланк и вот сюда, в первую колонку, вписываешь кодовое название станции радиоперехвата. Чиксэндз, правильно, ЧКС, Бьюмэнор — БМР, Харпендон — ХПН; не волнуйся, милочка, скоро привыкнешь. Теперь, смотри, здесь вписываешь время перехвата, здесь радиочастоты, тут позывные, здесь количество буквенных групп…

Ее фантазии развеялись в прах. Из нее сделали клерка, выдаваемого за важного исследователя. Окутанная ореолом секретности диспетчерская была передаточным пунктом между станциями радиоперехвата и шифроаналитиками, через который перекачивался бесконечный поток информации с сорока тысяч радиоточек, применявших более шестидесяти различных ключей Энигмы.

— Верно, германские военно-воздушные силы — это, как правило, насекомые или цветы. Так что, скажем, таракан — это ключ Энигмы для истребительной авиации, базирующейся во Франции. Стрекоза — это люфтваффе в Тунисе. Саранча — люфтваффе на Сицилии. Их целая дюжина. А ваши цветы — это округа ВВС. Наперстянка — восточный фронт, желтый нарцисс — западный фронт, белый нарцисс — Норвегия. Птицы — для германской армии. Зяблик и феникс — это танковые войска в Африке. Пустельга и гриф — на русском фронте. Шестнадцать пташек. Потом идут чеснок, лук, сельдерей и другие овощи — все это энигмы метеослужбы. Направляются прямо в десятый барак. Поняла?

— Что означают скунс и дикобраз?

— Скунс — это Восьмой авиакорпус восточного фронта. Дикобраз — группа взаимодействия сухопутных и воздушных сил на юге России.

— Почему не насекомые?

— Бог его знает.

Формы, которые они должны были заполнять, прозвали «волдырями» или «носовыми платками». Шкаф с разными мелочами был известен как Титикака («Озеро в Андах, — с важным видом объяснил Мермаген, — в которое много рек впадает, но ни одной не вытекает»). Мужчины давали друг другу глупые прозвища — Зебра-Единорог, Лжечерепаха, — а девушки влюблялись в красивых шифроаналитиков из машинного зала. Сидя той зимой в промерзшем бараке, Эстер представляла нацистскую Германию лишь как бесконечную темную равнину с тысячами мигающих друг другу во мраке разрозненных крошечных огоньков. Как ни странно, думала она, но вся эта картина была так же далека от войны, как луга и крытые соломой коровники в Дорсете.

* * *

Оставив велосипед на крытой стоянке у столовой, Эстер влилась в поток служащих, который выплеснул ее у входа в шестой барак. В диспетчерской уже царила суматоха. Мермаген с деловым видом сновал между столами, задевая головой низко висящие абажуры, отчего во все стороны бешено прыгали желтые зайчики. Четвертая танковая армия докладывала об успешном захвате Харькова, и дурачье из третьего барака требовало немедленно пройти назад по всем частотам южного сектора восточного фронта.

— Эстер, Эстер, дорогуша, как раз вовремя. Будь добра, свяжись с Чиксэндз, узнай, чем они могут помочь. И поскольку будешь на связи, в машинном зале считают, что в последней серии из Кестрела получили искаженный текст, — пусть радистка проверит свои записи и передаст еще раз. Затем надо записать всю одиннадцатичасовую партию из Бьюмэнора. Бери кого-нибудь в помощь. Кстати, не мешало бы привести в порядок картотеку.

И все это когда она еще не успела снять пальто.

Только к двум часам наступило временное затишье, когда она сумела поговорить наедине с Мермагеном. Он вернулся в свой закуток и, положив ноги на стол, в потрясающе величественной позе, которую, как она догадывалась, он позаимствовал у какого-то киноактера, лениво просматривал бумаги.

— Можно на пару слов, Майлз?

Майлз. Она находила такой упорно навязываемый обычай называть друг друга по имени надоедливым и неестественным, но следовать этой внешней непринужденности было строгим правилом, важным элементом этики Блетчли: мы, цивильные дилетанты, одолеем их, вымуштрованных Гансов.

Мермаген продолжал просматривать бумаги.

Она слегка притопнула.

— Майлз.

Он перевернул страницу.

— Я весь внимание.

— Насчет моей просьбы о переводе…

Тяжело вздохнув, он снова перевернул страницу.

— Опять.

— Я учу немецкий…

— Прекрасно.

Вы читаете Enigma
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату