Финляндия, Румыния и Болгария всегда равнялись на Западную Европу и старались держаться как можно дальше от России (хотя балканские страны и освободились от османского ига благодаря победам русского оружия).
Евразийцы убедительно показали, что единственным естественным союзником Великороссии служат прежде кочевые народы степной Азии — казахи и киргизы. Уже азиатские народы, ведущие поливное земледелие, например, узбеки, — это представители иной цивилизации, которым с русскими будет не по пути. Царское правительство в своё время добилось включения в состав Российской империи горных районов Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии. Возможно, эти шаги были оправданы особенностями момента, но с цивилизационной точки зрения они были ошибочными. А Сталин с упорством, достойным лучшего применения, стремился расширить СССР за счёт народов, которым идея социализма, как она понималась русскими, была органически чужда. Наиболее яркий пример такого рода — включение в состав СССР Восточной Пруссии. Советский Союз (если не считать поддерживаемой им Польши) оказался единственным государством, который урвал кусок территории поверженной нацистской Германии. Но даже сегодня, когда на этой земле, ставшей Калининградской областью России, живут не немцы, а люди десятков национальностей, приехавших из разных регионов СССР, она всё-таки хочет стать Балтийской республикой и войти в сообщество стран Европы.
Сталин не понимал, что Россия — это не страна, проходившая через различные общественно- экономические формации, выявленные европейской, в том числе и марксистской, наукой, а особый тип общества, Европе неизвестный и непонятный. Он знал, что Россия — страна более азиатская, чем европейская, и даже, провожая японского министра иностранных дел Мацуоку (которого перед этим основательно напоили на банкете), он сказал ему, что мы, азиаты, должны понимать друг друга. Но необходимых выводов из такого собственного понимания не сделал.
Один из наиболее известных «патриотических» апологетов Сталина Сергей Семанов в своей книге о Сталине приводит отклики зарубежной прессы на смерть советского вождя. В частности, югославская газета «Борба» писала: «Сталин похоронил ленинизм в 30-х годах, марксизм — ещё раньше».
Да, это так. Но что, какое учение он взял взамен как своё (и партии) теоретическое оружие? Семанов всей своей книгой отвечает: «великорусскую державность и православие». С точки зрения «патриотов» это вполне достойная замена, но для любого здравомыслящего человека, понимающего, куда идёт мир в третьем тысячелетии, она означала банкротство теоретической мысли Сталина. Вождь не понял, что наступает эпоха, когда на первый план должны выступить именно цивилизационные факторы, и в этом уже был залог скорого распада СССР.
Сама жизнь подсказывала, что классовый подход, лежавший в основе теории марксизма-ленинизма, во многом устарел и нуждался в замене. Разумеется, не могло заменить его и православие, которое оставалось в то время уделом небольшой прослойки маргиналов (я не говорю об учении Христа, которое останется недостижимым идеалом человечества до конца света). Но чем нужно было заменить марксизм — оставалось для Сталина неясным.
То, что теория социализма необходима, Сталин понимал и напряжённо размышлял над теоретическими проблемами советского общества. Итогом размышлений стал его последний труд «Экономические проблемы социализма в СССР».
После опубликования этого труда началась обычная пропагандистская кампания, представлявшая его как высшее достижение марксистско-ленинской и вообще человеческой мысли. По всей стране изучали этот плод сталинских размышлений, и только соратники Сталина — члены Политбюро не проявили к книге сколько-нибудь значительного интереса. Это говорит о том, что Сталина окружали только прагматики, способные решать лишь текущие государственные и личные задачи, но абсолютно глухие к запросам жизни, властно требовавшей новой теории. Сталин на заседании Политбюро спросил их мнение о своём труде, но они промолчали или ограничились мелкими поверхностными замечаниями. Сталина это не только огорчило, но и ещё более укрепило в намерении обновить кадры высшего руководства партии и государства.
Молотов много лет спустя сказал, что зря они тогда недооценили труд Сталина, надо бы к нему вернуться и осмыслить заново. И сейчас почитатели Сталина пытаются найти в этой книжечке глубокие мысли и указания, которые представляли бы ценность для теории социализма. Однако это напрасные потуги.
Хотя у Сталина там были попытки несколько по-новому осветить некоторые вопросы социалистического производства, в целом этот труд никакого прорыва в теории не содержал и не мог содержать, потому что основывался на традиционном понимании марксизма-ленинизма, который уже не отвечал запросам наступавшей эпохи. По свидетельству Молотова, Сталин ещё работал над второй частью своего труда, которая после смерти вождя канула неизвестно куда, но и от неё вряд ли можно было ожидать какого-то прорыва — по тем же самым причинам.
Советский народ остро нуждался в труде, который показал бы особенные черты российской цивилизации, делавшие её такой жизнеспособной, устойчивой, способной на великие свершения. А главная особенность её заключалась в созданной русским народом сложнейшей (более сложной, чем самый совершенный космический корабль) системе управления, позволявшей мобилизовать огромные массы людей на осуществление глобальных проектов.
Тут опять не обойтись без пояснения аналогией — сравнением государства с армией. В течение длительного времени было принято считать (особенно это отражалось в художественной литературе) собственно армией тех, кто воевал непосредственно на поле боя. В лучшем случае к ней причисляли и штабы, хотя частенько от фронтовиков можно было услышать: «мы в окопах кровь проливали, ежеминутно рискуя жизнью, а штабисты штаны просиживали, теперь же и они получают такие же ордена…». А уж об интендантах и говорить нечего, чуть ли не на каждого из них смотрели (правда, не без оснований) как на потенциального вора и казнокрада. Между тем солдат за свою ошибку расплатится лишь собственной жизнью, ошибка же генерала может привести к гибели тысяч солдат. И лишь писатель Богомолов в своей книге «Момент истины», наверное, впервые представил армию как гигантский механизм, объединяющий и солдат в окопах, и штабы вплоть до Генерального, и органы снабжения — и тыл, питающий фронт. Вот это и есть настоящая армия как тотальная организация народа для войны.
Вот и на общество нередко смотрят так же примитивно: реальные блага создают лишь трудящиеся у станков и на полях, а чиновники только проедают созданное тружениками. Марксисты смотрели на государство как на некий паразитический нарост, машину, созданную угнетателями для подавления сопротивления угнетённых, которая, выполнив свою историческую миссию, должна отмереть. Ленин с ужасом смотрел на встававшее на его глазах из пепла Советское государство и призывал к неустанной борьбе с этим нарождавшимся Левиафаном, который представлялся ему воплощением бюрократизма. Так же смотрел на государство и Бухарин. Троцкий видел в государственном аппарате почву для бюрократизации всей жизни страны. С того времени борьба за сокращение армии чиновников стала чуть ли не главной заботой режима, который на этом самом чиновничестве и основывался. При Сталине практически установилось господство партийного и государственного аппарата над страной, тогда как аппарат должен был служить лишь инструментом для достижения высоких целей, поставленных передовой идеологией.
Надо было представлять и советское общество — как армию, ведущую бой за прогресс, за лучшее будущее, и объединяющую всех и вся. Советское общество должно быть таким, тоталитарным, обществом, в котором каждый гражданин призван ощущать собственную кровную связь с судьбами своего государства. Насильно привить это чувство общности со своим народом нельзя, и каждый, кто не захочет этого единства, может жить спокойно, но пусть и не обижается, если на него будут смотреть как на человека второго сорта. Ну, а в среде этих «тоталитариев» необходимо обеспечить равенство или хотя бы внешнюю его видимость. Если теоретики западного общества из трёхчленной формулы Французской революции («свобода, равенство, братство») выбрали единственную составляющую — «свободу», и умело спекулировали на этом в идеологической войне против СССР, то советские идеологи должны были раскрыть сущность равенства и показать архаический характер западного общества при оценке его по этому, более современному критерию. Но это сделано не было.
Сказанное выше о тоталитарном характере советского общества не означает, что государство может брать гражданина за шиворот и тащить его в ряды строителей коммунизма. В советском обществе передовые люди жили в обстановке энтузиазма. Чкалова и его товарищей не надо было заставлять лететь через Северный полюс в Америку — они сами к этому стремились, и их долго приходилось сдерживать. Когда
