сырого леса, без пропитки креозотом. И опоры под временные мосты тоже строили из сырого леса. А сырой лес быстро гниёт, через три года по такому пути нельзя будет ездить, мосты тоже будут обрушиваться. Поэтому нам нужно обновить верхнее строение пути не более чем за три года. Вот почему я говорил о трёхлетнем плане технического восстановления транспорта.
— Сталин смягчился. Походив молча по кабинету, он спросил Ковалёва:
— А как вы думаете, какой должна быть железнодорожная сеть СССР для того, чтобы мы могли сказать, что все предпосылки для перехода к коммунизму в транспортном отношении созданы? Не могло бы Министерство путей сообщения разработать хотя бы в первом приближении проект такой сети?
— Ковалёв ответил:
— Чтобы разработать такой проект, надо знать основные грузовые и пассажирские потоки в стране, размещение важнейших центров производства. Такие данные можно получить, лишь зная политические и экономические перспективы страны. А это — дело высшего руководства страны.
— Сталин с этим согласился, но всё же попросил министра начать подготовку к этой громадной работе, пообещав, что в скором времени очередные задачи перед страной на достаточно длительную перспективу будут поставлены.
Об этих задачах развития СССР на будущее Сталин сказал в своей речи перед избирателями 9 февраля 1946 года. Он поставил целью значительное увеличение объёмов производства (выплавки чугуна до 50 миллионов тонн, стали — до 60 миллионов тонн, добычи нефти — до 60 миллионов тонн, угля — до 500 миллионов тонн), на что должно было уйти примерно 15 лет.
Замечу попутно, что и Ковалёв выполнил своё обещание и представил проект генеральной схемы развития железнодорожного транспорта СССР на 15 лет. Но после смерти Сталина этот план был предан забвению.
Задачи, поставленные Сталиным, были грандиозные, но они исходили из движения страны по инерции, из наращивания добычи и использования природных, материальных и человеческих ресурсов. Сталин оказался под гипнозом ленинского понимания того, что значит «превзойти главные капиталистические страны экономически» — перегнать их по показателям производства на душу населения. Задача понималась как количественная, а речь должна была идти о том, чтобы показать более высокий уровень качества жизни и высшие ценности. А в это время мир уже подходил к порогу новой эпохи, через десяток лет начнётся революция в области информации, передовые страны вступят в постиндустриальное общество, и эти дополнительные миллионы тонн чугуна и стали, на производство которых предполагалось направить все силы народа, теряли своё прежнее значение. Убеждение Сталина в том, что «будут домны — будет и социализм», не оправдывалось на практике. Доменных печей становилось всё больше, а социализма от этого в жизни людей не прибавлялось, и СССР начинал вновь отставать от наиболее развитой страны Запада — США.
Не всё было гладко и в межнациональных отношениях. Сталин беспощадно подавлял малейшие проявления сепаратизма, но в среде «младших братьев» всё же росло недовольство засильем «чужаков» в руководстве республик. Да и в РСФСР росло недовольство чрезмерной помощью национальным республикам за счёт коренных русских областей. Жестокая расправа с обвиняемыми по «ленинградскому делу» показывала, какой смертельной опасностью для единства страны Сталин считал малейшие проявления великорусского сепаратизма (как, впрочем, и всякого иного).
Изменился не в лучшую сторону и состав партии, настрой её рядовых членов. Стремясь обрести опору в борьбе с «ленинской партийной гвардией», Сталин сразу после смерти Ленина объявил «ленинский призыв» в РКП(б). С одной стороны, это упрочило его позиции, а с другой — повело к перерождению партии, потому что в партию, наряду с идейными борцами, массами пошёл обыватель, тем более, что с окончанием гражданской войны быть коммунистом стало безопасно, белые уже не могли коммуниста расстрелять. Обывателя же привлекали не идеи, а возможности стать поближе к власти и к связанными с этим материальным благам. В итоге теоретический уровень коммунистов ещё более понизился, господствующим стилем в ней стал прагматизм — самое презренное и бесперспективное мировоззрение, а в теоретической работе воцарился догматизм.
Все эти изменения требовали теоретического прорыва, осмысления новых реалий страны и мира. Но этого прорыва не произошло.
Пытаясь удержать бразды правления в обществе, в котором нарастали центробежные устремления, Сталин усиливал одну сторону демократического централизма — централизм, что вело к ущемлению другой важной стороны — демократизма. А та демократизация, которая нашла отражение в Сталинской Конституции 1936 года, всё больше выливалась в деидеологизацию и департизацию. Сталин не раз говорил, что членство в ВКП(б) — дело в значительной мере формальное, многие советские люди, и не будучи членами партии, считают себя в душе коммунистами. Появилось такое выражение — «беспартийный большевик», а как высшее выражение нерушимого единства народа преподносился «блок коммунистов и беспартийных». Но очевидно, что это принижение роли партии было лишь отражением теоретической беспомощности партийного руководства. Не имея современной теории, Сталин всё более откровенно возрождал многие традиции дореволюционной России, что никак не соответствовало задаче развития социализма. И это принижение роли партии, игравшей в советском обществе роль Церкви (или, если угодно, квазицеркви) тоже было продолжением курса империи Романовых, которые видели задачу Православной Церкви не в воспитании святых (чем Церковь должна заниматься по определению), а в державно- патриотическом воспитании русских людей. В этом смысле можно сказать, что политика Сталина становилась всё более реакционной.
Особенно ярко это проявилось, когда Сталин из руководителя первого в мире социалистического государства превратился в нового «собирателя русских земель», за что его так почитают современные «патриоты». Правда, многие его шаги при этом обусловливались соображениями безопасности страны и геополитической целесообразности и подчас даже были вынужденными, но сути дела это не меняет. Присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии можно оправдать тем, что это было воссоединением земель двух народов, входивших в состав СССР (хотя Западная Украина так и осталась чужеродным телом в Союзе). Но повторное завоевание трёх республик Прибалтики, всегда тяготевших к европейской цивилизации, стало миной, которая рано или поздно должна была взорваться.
Особенно большим промахом Сталина в геополитическом отношении стала его позиция на переговорах с Гитлером. Известно, что в 1939 году Гитлер предложил Сталину раздел мира на таких условиях: Германии — Европа и Средиземноморье, СССР — южное направление к Индийскому океану, Японии — Юго-Восточная Азия. А Сталин потребовал Финляндию и Болгарию, выход к странам Ближнего Востока, а также проливы Босфор и Дарданеллы, хотя и неизвестно, зачем эти новые приобретения были бы нам нужны. Гитлер, для которого жизненно необходимы были поставщики нефти (пока — Румыния, а в перспективе — страны Ближнего Востока), отказался от такой сделки. Дело тут не в сговоре — можно было и не вступать в бой ради завоевания Ирана или Индии. Но если Сталин действительно хотел отодвинуть начало неизбежной войны с Германией, то его отказ от мира с ней ради приобретения балканских государств был колоссальной стратегической ошибкой. Сталина даже не насторожило то обстоятельство, что Гитлер не дал никакого ответа на его «встречный план».
Тут уместна такая историческая аналогия: 10 мая 1796 года великий князь Александр Павлович (будущий император Александр I) писал своему тогдашнему другу графу В.П.Кочубею: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон; все части управляются дурно, порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремилась лишь к расширению своих пределов». Вот и в СССР в конце сталинского периода во внутреннем устройстве было много беспорядка, а вождь видел задачу в том, чтобы включить в пределы Союза или по крайней мере в зону его влияния как можно больше земель. В этом смысле Сталин действительно вёл себя как продолжатель курса империи Романовых, буквально помешанных на идее захвата проливов («А Константинополь будет всё-таки наш», — твердил и Достоевский). Не случайно наши «патриоты» именуют Сталина «Советским (или «Красным») императором».
Сталин, вероятно, был знаком с учением евразийцев, на некоторых из них, а также на близкого к ним Устрялова, он иногда ссылался. Но, наверное, оно казалось ему неким чудачеством. Во всяком случае, ему было чуждо понимание того, что простое расширение территории государства отнюдь не всегда ведёт к его усилению, а нередко, напротив, служит причиной его распада. Это особенно часто происходит, когда в государство входят народы и земли, относящиеся к разным цивилизациям. Польша, Чехословакия, Венгрия,
