отношении к старым большевикам, то теперь он убедился, что они в большинстве своём враждебны ему. Ведь они сформировались в условиях борьбы против царского режима, в подполье, их деятельность была по преимуществу разрушительной. Они поэтому настроены неизменно оппозиционно, склонны к критике складывающихся порядков, а потому им уже не место в партии.

Наверное, поэтому, когда перед арестом Каменева привезли к Сталину, он ему, снова кающемуся, уже не поверил и сказал: пусть вопрос о его вине или невиновности решит суд.

А уже в январе 1935 года Сталин получил информацию о готовящемся в Кремле заговоре с целью совершения государственного переворота. Сталин отнёсся к предупреждению серьёзно и поручил начать глубоко засекреченное расследование шефу НКВД Генриху Ягоде. Но, поскольку Сталин со времени убийства Кирова перестал доверять Ягоде, для присмотра за ходом дела был поставлен секретарь ЦК ВКП(б) Николай Ежов, которому после смерти Кирова и Куйбышева (другого сторонника смягчения отношений с общественностью) перешли их функции. В числе других мер по ужесточению режима в стране надо отнести ликвидацию Коммунистической академии, на которую смотрели как на гнездо оппозиционных «теоретиков».

Ягода представил дело так, будто заговор против Сталина и его команды составили несколько мелких кремлёвских служащих, в основном женщин из бывших дворян. Однако ему не удалось скрыть причастность к делу комендантов Кремля — близкого друга Сталина, секретаря ЦИК СССР Авеля Енукидзе и ответственного за личную безопасность живших в Кремле высших руководителей Рудольфа Петерсона (бывшего начальника охраны Троцкого).

Енукидзе и Петерсон были сняты со своих должностей. Хотя Сталин понял, что Ягода обманывает его, но ничем не выдал своих подозрений и даже передал в его непосредственное подчинение Управление коменданта Кремля, а летом 1936 года доверил ему организацию процесса над Зиновьевым и Каменевым. В ходе расследования промелькнуло упоминание о существовании в Красной Армии подпольной троцкистской организации. Так появилась первая ниточка, распутывая которую, следователи раскрыли «заговор красных маршалов». (Подробнее об этом деле говорится в статье Сергея Миронова «Сталин предложил назвать операцию «Клубок». См.: «Чудеса и приключения», 2003, № 3.)

Во время процесса по делу Зиновьева и Каменева неожиданно покончил с собой приверженец Бухарина Томский. Он оставил предсмертную записку Сталину. В итоге стало ясно, что в ряды «правых» Томского вовлёк Ягода.

На место Ягоды был поставлен Ежов. А арестованный Петерсон добровольно дал показания о заговоре в армии, в состав штаба которого входили Енукидзе, Тухачевский, Корк, Путна.

Поскольку сам Томский перед смертью признался в своей причастности к заговорщикам, естественно было предположить, что и его соратники Бухарин и Рыков также тут не без греха. Началось расследование. Кампания против Бухарина в печати то затихала, то вновь возобновлялась. Бухарин энергично защищался, отвергал все предъявляемые ему обвинения, но в конце концов Политбюро постановило: пусть решение о судьбе Бухарина примут следственные органы и суд.

Хотя Бухарин вёл себя тихо и даже в письме Ворошилову одобрил казнь Каменева, следствие теперь уже без особого труда нашло доказательства его вины, как и вины его ближайших сторонников. Ведь и раньше было известно, что Бухарин уже после своих покаянных речей встречался с Каменевым. Троцкисты и бухаринцы объединялись в борьбе против большинства в ЦК во главе со Сталиным. Конечно, ни Бухарин, ни Рыков шпионами и диверсантами не были. Но Бухарин, даже снятый со всех важных постов, стал знаменем, вокруг которого объединялись все недовольные сталинским режимом, и в этом качестве представлял большую опасность. Документ, составленный сторонником Бухарина Рютиным, был по сути новым объявление войны Сталину. Поэтому в феврале 1937 года Бухарин и Рыков с несколькими другими своими сторонниками были арестованы. Улики их деятельности, направленной против руководства партии, были столь очевидны, что отрицать свою вину арестованным было бессмысленно.

Во время суда над новой группой заговорщиков в 1938 году прокурор Вышинский спросил Бухарина об их заговорщической организации. Бухарин в ответ, хотя и витиевато, скажет знаменательные слова:

«Она преследовала, по существу говоря, — хотя, так сказать, может быть, недостаточно сознавала и не ставила все точки над «и», — своей основной целью реставрацию капиталистических отношений в СССР».

Но признание Бухарина было половинчатым. Он признал себя в общем виде виновным в «измене социалистической Родине», «организации кулацких восстаний», «подготовке террористических покушений и дворцовых переворотов», но отверг все обвинения в шпионаже, диверсиях и других конкретных деяниях, в которых его обвиняли, назвав их вздором, и высмеял прокурора. Возможно, ему хотелось выглядеть более достойно в глазах будущих поколений. Но такое его иезуитское покаяние было сочтено за признак того, что он по существу «не разоружился» перед партией ни идеологически, ни политически. Тяжело читать его признания, последнее слово и прошение о помиловании — оно было отклонено. Бухарин и другие члены его группы были осуждены и расстреляны.

Как всегда, политика тесно переплеталась с личными отношениями. Рассказывают, что в 20-е годы Сталин, находясь в отпуске на юге, встретился с Бухариным и предложил ему заключить союз против остальных членов Политбюро. «Если соединить твой талант, Николай, — будто бы говорил он, — и мои организаторско-административные возможности, против нас никто не устоит. Ну, кто такие Зиновьев и Каменев? Ничтожества!» Бухарин по возвращении в Москву передал содержание этого разговора Зиновьеву и Каменеву. Те долго потешались над амбициями Сталина. «Этот шашлычник хочет встать рядом с нами!» Сталин не простил Бухарину такого предательства.

Другая версия того же разговора: Сталин говорит Бухарину: «Мы с тобой — Гималаи, а остальные — ничтожества». Оба приходят на заседание Политбюро, и Бухарин рассказывает о разговоре со Сталиным. Тот в бешенстве кричит: «Врёшь! Ты это придумал, чтобы натравить на меня членов Политбюро!».

Пока Бухарин был союзником в борьбе с троцкистами, Сталин его защищал: «Крови Бухарчика требуете? Не дадим вам Бухарчика!». Но когда стало известно, что сам Бухарин пытался снова установить связь с Зиновьевым и Каменевым, его участь была решена.

Возможно, Сталин тоже не хотел «крови Бухарчика». Всё-таки когда-то их связывали дружеские отношения, каких у Сталина не могло быть ни с Троцким, ни с Зиновьевым, ни с Каменевым. Сталин в письмах ласково называл Бухарина «Бухашкой». Конечно, Сталин мог переступить через любые личные привязанности, но в данном случае он мог быть искренним. Он и раньше давал понять Бухарину, что готов снять некоторые обвинения, если тот откажется от выступлений против его политики, а тем более теперь. Ведь в положении «генерала без армии» Бухарин не был ему страшен, особенно если бы оказался вне СССР.

Сталин отправил Бухарина с женой в командировку во Францию и, вероятно, не возражал бы, если бы тот остался за рубежом. В Париже Бухарин сделал на французском языке доклад о «пролетарском гуманизме». Очевидно, эта идея зародилась у него под впечатлением страшных сцен хладнокровного уничтожения женщин и детей и иного насилия, которыми изобиловали борьба с кулачеством и коллективизация. Тогда многие коммунисты выходили из партии, иные кончали жизнь самоубийством, тысячи заболевали психически или превращались в садистов. Массовое озверение людей, по мнению Бухарина, грозило дегуманизацией советского аппарата и превращением СССР в подобие «Железной пяты» Джека Лондона.

Отпуская Бухарина, Сталин считал, что тот на Западе не был бы для него таким опасным врагом, как Троцкий. Ведь Троцкий был «левее» Сталина, и вокруг него собрались «леваки» из многих стран мира, так