Теперь следовало подумать о том, как возвестить людям о своем открытии.

И тут он увидел открытое окно. Оно выходило на одну из оживленнейших магистралей города. Мимо института почти сплошным потоком двигались легковые и грузовые машины, текла людская река. Шум от взвывающих двигателей, от звяканья кузовов и плохо закрепленного груза часто мешал Марку читать лекции, особенно в теплые дни, когда вот так распахнуты окна.

Теперь у него появилась возможность продиктовать этой улице свою волю, заставить замереть среди ошеломляющей непроглядной тьмы машины и людей. Одновременно это станет его заявкой на авторство самого необыкновенного открытия.

Приподымая то один, то другой угол металлического каркаса, Марк принялся передвигать установку в сторону открытого окна. Это оказалось нелегкой работенкой. Каркас своими углами выворачивал плитки паркета, оставлял позади глубокие борозды. А потом пришлось еще освобождать кабель от скобок на стене, иначе он не доставал до окна.

Устроив установку перед подоконником, Марк позволил себе передохнуть, хотя его познабливало от нетерпения. Он старательно вытер вспотевшие лицо и шею, поулыбался, потер руки.

Потом оглядел улицу в предвкушении ожидаемого эффекта.

И, уже не глядя, нажал кнопку.

Непроницаемая тьма скрыла от него все, что находилось за окном. И тут же по ушам его резанул слитный визг тормозов, прямо по сердцу ударили грохот сталкивающихся машин и скрежет раздираемого металла. Но самыми страшными были вопли людей, оказавшихся под колесами машин.

Все это ледяным отрезвляющим душем обрушилось на Марка. Он похолодел от ужаса перед содеянным, внезапно поняв, как бездумно и безответственно распорядился темстрашным средством уничтожения живого, которое судьбе угодно было вложить в его нерадивые руки. Он не помнил, как выключил установку. Возможно она выключилась сама. Ноги у него подкосились и он сел прямо на пол, вжавшись в угол комнаты, съежившись, обхватив голову руками.

У него недоставало мужества еще раз выглянуть в окно, чтобы полюбоваться на дело рук своих…

Остаток дня Марк провел, как в дурном сне. Он еще выполнял какую-то работу на кафедре, соглашался вместо кого-то прочесть завтра лекции, кому-то из студентов назначил день зачета.

Домой шел так, будто продирался сквозь вязкую среду.

С прилежным вниманием выслушал от жены ее служебные новости, вместе с ней поужинал, помог ей перемыть посуду, просмотрел газеты. Но все это словно делал не он, а кто-то посторонний, Марк же только наблюдал за этим посторонним.

И лишь очутившись в постели в полной тишине, позволил себе расслабиться, собраться с мыслями.

Итак, сказал он себе, судьбе было угодно одарить его величайшим открытием, которое безусловно может обессмертить его имя, сделать его самым известным человеком на Земле.

Однако он, Марк Залесский, подарок от судьбы принять не в состоянии. Страстно желает, так желает, что все в нем стонет и обливается кровью, но не может. Нечто более сильное и неодолимое встало между ним и световым торнадо.

Ведь если по совести, то это никому не нужное открытие.

Более того — в нем, в этом открытии, заложены самые губительные разрушительные начала. Нет, с него, Марка, достаточно и того, что произошло за окнами лаборатории. А ведь в те минуты сработала первая, примитивная модель светового торнадо. Со временем ее бы принялись совершенствовать, постепенно превращая в средство, способное погрузить в темноту всю планету…

Нет уж, только не это!

Пусть все останется, как было. Он предпочитает и далее оставаться в роли кафедральной затычки на все случаи жизни.

Утром они встретились по дороге в институт.

— Которую ночь глаз не смыкаю, — пожаловался Виктор Николаевич своему другу. — С ума можно сойти…

— Что так? — удивился Марк Юрьевич.

— Да вот со своей диссертацией… Похоже, я в тупике оказался, не туда забрел. С каждым экспериментом все более в том убеждаюсь. Да ты и сам все отлично видишь. Разве не так?

— И… и что же теперь?

— А теперь разбирай установку к чертовой матери! — неожиданно вскипел Виктор Николаевич. — Чтобы глаза мои ее больше не видели! В утиль! На свалку!

«А вот он бы не отказался, — покосившись на друга, подумал Марк Юрьевич, — не стал бы заботиться о возможных последствиях, терзаться сомнениями…»

И еще раз вздохнул с облегчением.

…Установку он разбирал с яростным ожесточением, будто боялся, что Виктор может еще передумать, снова продолжить эксперименты и вместо Марка прийти к световому торнадо. Он не отсоединял, а рвал и резал провода, шоферской монтировкой отдирал платы с тончайшими печатными схемами, приводя их в полнейшую негодность.

Но более всего досталось интерферометру и излучателю, обошедшимся кафедре в копеечку. Марк исковеркал их выверенные до долей ангстрема поверхности.

И только когда у ног его образовалась груда изувеченных деталей, Марк Залесский вздохнул с облегчением. Со световым торнадо было покончено раз и навсегда.

А подойти к окну и выглянуть на ту самую улицу он так и не решился.

Экран астролокатора мерцал сумеречно и зеленовато. Под сводами низкого квадратного зала, точно крики неведомой раненой птицы, звучали протяжные позывные: «…Хлью-и-сииф… хлью-и-сииф… хлью-и- сииф…»

За пультом сидели трое: дежурный инженер Смыков, пятидесятилетний лысеющий мужчина в белой рубашке с закатанными рукавами; слева от него — узколицая женщина с зеленоватыми глазами, одетая в строгий серый костюм; справа — мужчина одних лет со Смыковым, крупноголовый, с торчащими во все стороны рыжеватыми волосами, сутулый, нахохлившийся.

Все трое молча смотрели на экран: Смыков — рассеянно, несколько раздражённо, женщина — в раздумье, рыжеволосый — насторожённо и нетерпеливо.

— Всё то же самое, — произнёс Смыков осточертевшую ему самому фразу. — Немножко в ином варианте, но музыка прежняя. Вам ещё не надоело слушать её?

Ему не ответили. Рыжеволосый ещё больше нахохлился, а женщина бесшумно вздохнула и облокотилась на панель пульта.

Прошло одиннадцать лет с того дня, как в сторону Альфы Центавра, ближайшей к нам звезды, стартовал первый магнитоплазменный корабль-автомат «Тантал-1». В течение всего полёта с кораблём поддерживалась регулярная связь: по командам с Земли включалась система бортовых передатчиков «Тантала», корректировалась траектория полёта.

Аппаратуру связи проектировали Минх и Смыкова, те двое, что сидели сейчас по краям большого подковообразного пульта.

Первые сигналы с «Тантала-1» принимал наиболее опытный инженер обсерватории Смыков.

Магнитоплазменный корабль-автомат достиг Альфы Центавра и превратился в её искусственную планету с периодом обращения в тридцать один месяц. Всё шло хорошо: на Землю регулярно поступала информация о состоянии узлов корабля, о тепловых режимах и процессах, происходящих на поверхности далёкого гигантского солнца, об излучениях и магнитных полях в окружающем корабль пространстве.