— и администрации поликлиники, и невропатологу, который часами возится с каждым пациентом, хотя каждому здравомыслящему человеку видно, что прут к невропатологу в основном здоровые люди.

— Это вы злословили в коридоре? — спросил врач, усаживая Виктора Парамоновича на стул. — Так вы утверждаете, что ко мне прут вполне здоровые люди?

Выразительно взглянув на Виктора Парамоновича, невропатолог так огрел его молоточком по колену, что у того в глазах потемнело.

А помочь в беде, к мрачному удовлетворению Виктора Парамоновича, невропатолог оказался совершенно бессилен.

Недуг, между тем, прогрессировал.

В обеденный перерыв, в столовой, Виктор Парамонович, принявшись за жареную баранину, взгрустнул по рюмочке водки, которая оказалась бы так кстати. Вспомнил, что в его холодильнике стоит едва початая бутылочка «Столичной». И мысленно вообразил ее здесь, на столе перед собой.

И поперхнулся, услышав, как дружно ахнули обедавшие за одним столом с ним бухгалтер Носкова, статистик Феня и старший технолог Боков.

Носкова, худая, рослая и плоская женщина, являлась председателем общества трезвости. Она отложила вилку в сторону, молча поднялась на ноги.

— Сейчас же передайте мне бутылку, — сухо произнесла она.

Но как можно было передать ей то, что существовало только в воображении Виктора Парамоновича? Да, это было положеньице… Притих весь зал. Вокруг столика, за которым сидел Виктор Парамонович, собралась толпа любопытствующих.

А потом было обсуждение на профсоюзном собрании, выговор от начальства, сочувствие сотрудников, охи жены…

В тот же день, возвращаясь с завода широким проспектом, Виктор Парамонович невольно залюбовался стройненькой блондинкой, обогнавшей его. Игривое воображение Виктора Парамоновича, плененное формами девушки, освободило ее от одежды под алыми лучами заходящего солнца. Дружный гогот парней позадю заставил его шарахнуться в сторону. Послышались удивленные возгласы: «Что за черт, куда все подевалось? Братцы, своими глазами видел — в чем мать родила! Вы смотрите, что делается. Прямо мираж!»

Так легко было сойти с ума. Виктор Парамонович выбрал уединенную скамейку и там, схватившись за голову, съежившись, полный отчаяния, сидел, пока не стемнело.

Чаша терпения переполнилась ночью, когда его разбудили вопли жены.

— Что? Что такое? — ничего не соображая спросонку, он сел в постели. — Что случилось?

— Умоляю, оставь его в покое! — жена вцепилась в Виктора Парамоновича. — Ну зачем ты его так, Витеныка? Не нужно, прошу тебя!

Фу ты, напасть какая! Ведь во сне он действительно преследовал обезумевшего от страха Олуева, своего начальника, того самого, которому посмел надерзить мысленно, а получилось вроде вслух. Он гонялся за ним по безлюдным коридорам заводоуправления, все пытаясь набросить на его голову огромный черный плащ из загрубевшей хрустящей материи (такие плащи носили еще в юности Виктора Парамоновича). Виктору Парамоновичу и самому было страшно от своего намерения, но в то же время он испытывал безмерное злорадство при виде того ужаса, который он внушал Олуеву. И вот когда начальник уже был настигнут, обернувшись, он вдруг заголосил голосом жены Виктора Парамоновича.

А если бы Виктору Парамоновичу приснилось что-нибудь сугубо интимное, что-нибудь такое, чего жене и видеть совсем ни к чему? Тогда ведь будет уже не скандал, а варфоломеевская ночь. Ему ли не знать нрав своей ревнивой супруги!

Снова заснуть в эту ночь Виктору Парамоновичу не довелось. В дверь квартиры забарабанили так, как это бывает, когда верхние жильцы затапливают нижних.

Жена, открыв двери, позвала:

— Витя, выйди скорее! Тут тебя просят.

На лестничной площадке стояли полуодетые, полузаспанные и страшно разгневанные соседи.

— Что это вы себе позволяете? — закричали они, перебивая друг друга. — Кто это позволил вам проникать по ночам в чужие квартиры и устраивать там погони? Вы что, не нашли другого места для своего сведения счетов? Безобразие! Мы будем жаловаться в милицию!

Потрясенный Виктор Парамонович поспешно захлопнул двери и, пошатываясь, удалился в ванную комнату. Там, закрывшись, сидя на краю ванны, он принялся разъяренно лупить себя кулаками по макушке, по затылку, по лбу.

— Ну, хватит же, хватит! — слезно молил он. — Я больше не могу! Чтоб тебе лопнуть, проклятая! Уродина паршивая! Кочан капусты!

Наверное, он набил бы себе шишек, если бы его внезапно не осенило. Он вспомнил о тех таинственных тысячах тесла, которые так устрашающе прозвучали из уст женщины в синем халате. Как же он мог забыть! Вот же откуда все напасти. Да, да, наверняка так оно и есть — во всем виноват тот аппарат, похожий на пресс из кузнечного цеха.

Он не пошел на работу, впервые в жизни решившись на прогул. Он отправился в политехнический институт с великой надеждой на исцеление. Теперь это семиэтажное здание вызвало в нем благоговейный трепет.

С робостью потоптался он перед знакомой ему дверью, но войти не решился, хотя табло было погашено, а дверь приоткрыта. Он предпочел вызвать Городилова через снующих туда и обратно студентов, увлек его в самый темный закоулок и там поведал о своей беде.

— А что, — сразу поверил ему Городилов, — вполне возможно. Ты ведь не знаешь, какие мировые проблемы решает наш «док». Видал тот аппарат? В нем образуется такое плотное магнитное поле, что руку в него не просунешь.

— А как же я голову просунул?

— Н-ну, видать, он еще не прогрелся. А у меня, брат, тоже забавная история с этой машиной получилась. Забыл, понимаешь, перед работой снять часы и сунул руку под это самое поле, — явно противореча себе, сказал Городилов. — Так ты только представь: вместо того, чтобы встать намертво, они прямо как бешеные понеслись вперед — за час сутки наматывали.

— Ну при чем тут твои часы? — в отчаянии простонал Виктор Парамонович. — Я ему про Фому, а он мне про Ерему. Голова у меня спятила, понимаешь, голова. Чтоб ее разорвало!

— Ты прежде выслушай до конца, — назидательно и терпеливо продолжал Городилов. — По всем законам физики, побывав в магнитном поле, часы обязаны остановиться. Это тебе любой часовой мастер подтвердит. Чуешь? А они наоборот. А? Я нарочно все мастерские в городе обошел. Дудки! Мастера только руками разводят, а усмирить часики никто не берется. Ни-кто! Хоть выбрасывай часы. Вот тогда, — Городилов понизил голос и воровато оглянулся по сторонам. Виктор Парамонович тоже невольно оглянулся, — тогда я и рискнул, как принято говорить в народе, клин вышибить клином. А? Соображаешь? В общем, сунул я часы снова в этот аппарат.

— Ну и?.. — весь напрягшись, Виктор Парамонович вцепился в Городилова.

Вместо ответа тот правой рукой сдвинул рукав халата на левой и торжественно повернул часы к свету.

— Идут?! — всем нутром выдохнул Виктор Парамонович.

— Из секунды в секунду. Раньше о такой точности я мечтать не смел. Конечно, с «доком» о таких вещах лучше и не заговаривать. Так что, если настаиваешь, можем рискнуть самостоятельно. Ты как?

Виктор Парамонович смог только утвердительно мотнуть головой, речь ему от волнения не подчинялась.

— Тогда сделаем так: ты до часу дня где-нибудь поболтайся. А с часу дня у нас обед, все в столовую сматываются. Вот тут мы с тобой и поэкспериментируем. Договорились? Тогда давай топай.

Это был счастливейший день в жизни Виктора Парамоновича. Все привычно встало на свои места, никто более не слышал его мысли и не созерцал игру его воображения.

Для сотрудников он снова превратился в тихого, во всем уступчивого человека. Жена втайне любовалась своим Витюшей, который, как и прежде, во всем соглашался с ней, с удовольствием кушал ее