вышла оттуда уже не беременной. Вот после этого я пришла ее навестить, тайком от матери, и уже не могла ее в чем-то упрекать. Да и вообще она такой человек, что не любить ее невозможно.

Во-первых, она настоящая русская красавица: лицо как с иконы – огромные серые глаза, тонкий носик, идеально очерченный рот, каштановые кудри, причем не химические, как у меня, а самые что ни на есть природные; статная фигура, добрейшая душа. Лучшей подруги, чем она, у меня никогда не было.

При всем при этом ей катастрофически не везет на мужиков, даже хуже, чем мне. Единственным приличным мужчиной в ее жизни был мой папа, а после ей попадались такие редкостные козлы, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Ее последнему приобретению, с которым она прожила четыре месяца, тем не менее удалось переплюнуть всех остальных.

– Ты представляешь, – рассказала она мне, держа в изящных пальчиках тонкую сигаретку и артистично ею затягиваясь, – я возвращаюсь из больницы, где избавлялась от трехмесячной беременности —ну ты же знаешь мою способность залетать от воздушного поцелуя – и на своем супружеском ложе под одеялом нахожу, пардон, использованную прокладку «Олвэйз» с крылышками. А этот козел с невинным лицом пытается меня уверить, что это я ее случайно забыла, уходя на аборт! Ну, я, естественно, выпинала его вон. И прокладочку за шиворот засунула. Так что я опять свободна как птица. Как мама?

– Все так же.

– А чего ты пришла, вместо того чтобы домой идти? Нет, я, конечно, рада, что мой Мышонок ко мне пришел поболтать…

– Мурик, ну не хочется мне идти домой. Дитя с мамой на даче, а что, с Игорем по углам сидеть молча? И это в лучшем случае…

– Бедная Мышь! А ведь я помню, как Игорь по тебе умирал до вашей свадьбы. Да он и сейчас тебя безумно любит, это видно невооруженным глазом.

– Да знаю я, что он меня любит, но мне от этого не легче, наоборот. Представляешь, Маша, когда-то я была счастливой женщиной, я любила своего мужа, и мне никто не был нужен. А потом он сделал так, что я последовательно прошла все стадии отчаяния – от сознания, что меня не любит муж, до сознания, что я не нужна никому на свете. Ты же знаешь, был период, когда он просто на меня внимания не обращал, а ребеночек-то маленький, обезьянничает за папой и тоже на меня внимания не обращает. Как тут не стать легкой добычей для первого, кто скажет ласковое слово!

– Мышь, ну сделай скидку на его характер, у него же было трудное детство…

Действительно, отец Игоря умер, когда ему было три года, мать снова вышла замуж, родился еще сын, над ним тряслись, а Игоречка на все лето отправляли к бабушке по отцу, он по три месяца маму не видел, вот и вырос закомплексованный. Все я понимаю, его безумно жалко, но мне-то от этого не легче.

– Я к нему прекрасно отношусь, только мне с ним скучно, и я его не хочу, – сказала я Машке. – Поверь, тяжело жить, когда душа неприкаянная и ноги домой не несут. А так все прекрасно.

– Швецова, по-моему, ты зажралась. Помнишь, со мной работала в универе Тонечка?

– Светленькая такая, на вечернем истфаке училась?

– Да, такая. Вот что значит профессиональная память! Так вот, эта Тонечка вышла замуж девятнадцати лет от роду, и все ей говорили, что она дурочка, потому что училась она, как ты правильно заметила, на вечернем; после рабочего дня, отсидев две пары лекций, ехала в Тосно, где они с супругом снимали комнату, причем на ее деньги. В один прекрасный день она встала ни свет ни заря, сварила борщ, уехала на работу, а ее толстомордый бездельник дрых, поскольку учился на дневном и у него была сессия. Возвращается Тонечка из универа в двенадцатом часу ночи, причем, заметь, этому ее уроду даже в голову не приходит встретить жену с электрички. Нет, он сидит за столом перед тарелкой борща и терпеливо ждет возвращения жены. А когда жена входит в дом, он, не дав ей снять пальто, срывается с места и с криком «Борщ недосолен!» выливает борщ ей на голову. Это, конечно, выход, вместо того чтобы посолить борщ. У Тонечки хватило ума повернуться и тут же уйти, в том самом зимнем пальто с остатками борща. А муж: лег на диван и стал дожидаться, когда Тонечка придет извиняться.

– Ну и пришла?

– Не знаю, она сразу после этого уволилась. А тебя, видите ли, ущемляет, что Игорь слова доброго не скажет. Но зато и борщ на голову не выливает, оцени. А как твой Толик?

Маша единственная, кто знает про мое грехопадение. Я уж стараюсь не думать, с кем там Толик делится; у меня большие подозрения, что он не держит язык за зубами, хотя и уверяет меня в обратном. Но с моей стороны утечки информации нет. Вот только один раз мы с Толиком попали под дождь около Машкиного дома и забрели к ней на огонек.

– Да, Мышь, я забыла, что у меня для тебя подарок.

Машка вытащила из-под книг, лежащих на диване, видеокассету.

– Это «Прощай, полицейский»: то, что ты вожделеешь всю сознательную жизнь!

– Мурик! – Я аж задохнулась от избытка чувств. – Во-первых, никто не заботится обо мне так, как ты! Во-вторых, откуда взяла?! Его же нет ни в прокате, ни в продаже!

– Есть фанаты Деваэра, которые переписали с телевизора, его один раз показывали то ли по ОРТ, то ли по НТВ. Была какая-то деваэровская ретроспектива…

Домой я вбежала приплясывая; бедро мне жгли Лино Вентура и Патрик Деваэр, лежа в сумке, прижатой к боку. Игорь сидел за столом и мрачно жевал что-то из кастрюли. При виде горячо любимой жены улыбка не расцвела на его мужественном лице, наоборот, он надулся еще больше и веско сказал:

– Ну что, нагулялась? Что-то рановато явилась!

– Я была у Машки, тебе привет.

– Теперь это называется «у Машки», – пробурчал он, но, похоже, смягчился, поскольку к Машке, единственной из моих подруг, он еще сохранил доброе отношение.

– Игоречек, мне Машка кассету подарила, давай посмотрим.

– Ради Бога, – мрачно сказал муж. – Но только двадцать минут, а потом я хочу послушать новости, – что скажут по поводу убийства личного друга вице-президента.

– А Хапланд что, был личным другом вице-президента?

– Да, о чем тот заявил сразу, как только узнал об убийстве. Он сказал, что убийцы горько пожалеют о содеянном и он предпримет все возможное, чтобы смерть Хапланда не осталась безнаказанной. «Мы их всех достанем!»

– Что, прямо так и сказал? Представляю сводку по ГУВД: «В результате перестрелки между членами группировки вице-президента и боевиками из группировки правительства города погибли два министра и председатель Комитета Государственной думы…»

– Это более реально, чем ты думаешь.

– Ну да, меня тут вез по городу помощник нашего большого человека – Заболоцкого, его гаишник тормознул, он сразу вытащил удостоверение помощника депутата, а гаишник его спрашивает: «Ваш депутат к какой группировке принадлежит? Ой, простите, я хотел сказать, к какой партии?»

– И в самую точку. А то на какие средства простой юрист организовал себе предвыборную кампанию? На сэкономленные от обедов деньги? А квартирка семикомнатная с евроремонтом?

– Ну наверное, им там в правительстве хорошо платят.

– Их зарплата и их доходы – это величины разного порядка. И ты сама это прекрасно знаешь.

– Знаю, но, кстати, против Заболоцкого ничего не имею, даже симпатию к нему испытываю.

Вот это уже было неосторожно: муж: мог тут же подумать, что от такой симпатии недалеко до скрытых шашней, поэтому я поторопилась отвлечь его:

– Слушай, а как хоть его грохнули? Ты подробности знаешь?

– Мне странно, что ты их не знаешь: как-никак в твоем районе грохнули.

Игорь был бы не Игорь, если бы он меня хоть в чем-то не уел.

– Игоречек, я выезжала на труп в подвале и весь день там просидела.

– А вот я зато выезжал на убийство начальника ГБР.

– Ваши тоже там были?

– Кого там только не было. Человек двести согнали: комитет, прокуратура города, главк, РУОП,