что Юля из дому не вышла. Боценко попросил водителя подняться в квартиру, у них иногда замок барахлил, и он подумал, что Юле просто не закрыть дверь. Водитель вошел в парадную и между третьим и четвертым этажами увидел труп.

– А он не видел, чтобы кто-то выходил из парадного?

– Он к парадному не подъезжал, по инструкции останавливался всегда за углом дома.

– Кто милицию вызвал?

– Он, и «скорую помощь» тоже, и сразу сообщил Боценко.

– Ты говоришь, разбойное убийство? А что взяли?

– Отец говорит, что у нее должно было быть триста тысяч, а в кошельке одна мелочь.

– А кошелек где был?

– Вот в том-то и дело: на фототаблице – видишь – рядом с ней лежит сумка, причем закрытая. Кошелька нигде нет. Но если отец говорит, что в кошельке одна мелочь, значит, кошелек он после убийства видел.

– Постой-ка, фототаблица сама по себе не документ, а что написано в протоколе осмотра?

– А в протоколе ничего не написано ни про сумочку, ни про кошелек.

– Как это?

– На, посмотри, если не веришь.

Действительно, протокол осмотра места происшествия уместился на двух страницах и, кроме описания трупа, ничего не содержал.

Листая дело, я позвонила следователю Баркову, чья фамилия значилась в протоколе. Мои претензии он прервал своими:

– Тебе хорошо говорить, а мне к трупу подойти позволили только тогда, когда забрали уже все, что можно. Ты же знаешь, дежурный следователь приезжает, когда все уже затоптано и утрачено. А тут еще сразу слетелись все начальники разведки. Опер, который первым на место прибыл, мне сказал, что сумочку ее у криминалиста из рук вырвали, еле дождались, пока он по сумочке кистью с сажей мазнул; говорят – «нет отпечатков», и сразу ее забрали. Мне дали только трупные явления зафиксировать, спасибо и на этом. На место выезжал Дима Сергиенко; мы с ним посовещались и решили, что следы контактного взаимодействия на одежде вряд ли есть, поэтому не стали ее снимать на месте. Единственное, что он мне дельного по осмотру сказал, – это что рана у нее на спине, ножевая, на высоте ста пятидесяти трех сантиметров от земли, то есть злодей здоровый, около двух метров ростом. Цепочка у нее сорвана с шеи – там царапинка, и отец говорит, что была цепочка. А в общем, я тебе не завидую, поскольку дело гнилое. Не верится мне что-то в разбойное нападение, и этот слет стервятников на место убийства мне не нравится. Хочу тебя предупредить, что вся «наружка» сейчас якобы работает на это убийство, вроде бы они поклялись, что весь город перетрясут, так что наверняка что-нибудь тебе принесут в клюве, жди. В общем, я успел только отца допросить, по связям еще не работал…

Поговорив с Барковым, я снова пролистала дело. Да, допрос отца был подробный, но его, конечно, надо было вызывать снова. Мне хотелось самой с ним поговорить, кое-какие вопросы Барков не задал. Ему простительно: он никаких компроматов про «наружку» не знал, а мне хотелось поговорить с папой Юли в свете этих компроматов.

Что-то мне не верилось, что это убийство – случайность и что оно никак не связано с «левой» деятельностью сотрудников Управления, тем более что папа явно не последней фигурой в этой мафии являлся и, судя по всему, был в дерьме по самые уши. И еще меня очень интересовало – случайно или нет, что Юля Боценко была убита за день до начальника ГБР Хапланда.

Улучив минутку, я уболтала нашего доброго прокурора и добилась соответствующих распоряжений о передаче нам дела по закопанному трупу, и даже получила под это прокурорскую машину, на которой отправила Стаса в знакомый ему район.

В три часа мы договорились устроить «совет в Филях»: я, Стас, Синцов. Стас, однако, приехал к этому времени не только с делом, но и с опером Костей. Похоже было, что Костик обречен вписаться с нами в одну тему. Он привез конвертик, из которого торжественно достал 9-миллиметровую пулю, найденную им в яме под трупом Ткачука.

А еще он сообщил, что в порядке личной инициативы (дело все равно передается в наш район, так что он мог бы уже по нему и не работать) пообщался с бомжами из родных мест покойного Валерия Порфирьевича. И те поведали Костику, что Порфирьич после освобождения жилья не имел и приходил ночевать то в подвал, то на лестницу к Боре Орлову. Они с Борей часто вместе искали бутылки на свалках и в паре производили комичное впечатление, их даже называли Пат и Паташон, а вообще Порфирьич выглядел вполне импозантно, фигуру имел солидную, и благодаря этому не так давно ему улыбнулась удача.

Недели три-четыре назад он пришел в подвал, где тусовались по ночам окрестные бомжи, принес выпивку – жидкость «Боми» – и шпротного паштета на закуску и рассказал, что его нашел бывший сосед по расселенному дому Анатолий, которого он знал еще пацаном, а пока Порфирьич тянул срока за кражи, Толик вырос в солидного бизнесмена с «фордом» и радиотелефоном. Анатолий якобы подыскивал людей для работы в фирме и пообещал Порфирьичу теплое место, а для начала, чтобы Ткачук мог обрести подходящий вид, предложил пожить у него на даче, отдохнуть, привести себя в порядок, подкормиться, а заодно и посторожить дачу.

Порфирьич чуть не плакал, говорил, что счастье, оказывается, есть и что эти новые бизнесмены, которых все ругают, на самом деле правильные ребята, чуть ли не ангелы Божьи; и в свою очередь обещал тусовке, что, устроившись на новом месте, никого не забудет, чем сможет – поможет, во всяком случае обязательно приедет их проведать. Больше всего убивался по расставанию с другом Боря Орлов и все сетовал, что Валерке хорошо – он мужик видный, а что делать тем, кого Бог и так обидел?

– Подожди, – остановила я Костика. – Орлов – это такой смешной мужичонка, маленький, суетливый? На лестнице живет?

– Жил, – поправил меня Костик. – Дядя Боря три дня назад гикнулся, поскольку «Боми», видимо, оказалась несвежей. Но там все чисто, я проверял. Ни синячков, ни царапин, а употреблял в большой компании.

– Жалко, – вздохнула я. – Меня он чем-то тронул. Вроде бы безобидное было существо. И, кстати, единственный, кому можно было предъявить на опознание парней из машины, которые труп Шермушенко привезли. Слушай, а я что-то припоминаю: что-то он болтал по поводу того, что Валерку подкормиться взяли, а он рылом не вышел…

– А самое-то интересное, – подхватил Синцов, – похоже, что благодетель Ткачука не кто иной, как светлой памяти Толик Шермушенко, вам не кажется?

– Значит, все-таки убийства Шермушенко и Ткачука связаны? – радостно заключил Стас. – Я ведь чувствовал, правда, Маша?

Андрей посмотрел на восторженное лицо стажера, и мне показалось, что он хмыкнул, скептически отметив «Машу». Ну ладно, в конце концов, не кто иной, как Синцов собственной персоной меня недавно уверял, что моя личная жизнь его интересует только в связи с работой, – вот пусть и не хмыкает.

– Давайте сравним пулю по трупу Ткачука с объектами по Хохлову и Мантуеву, – подпрыгивал Стас, – может, с тем или с другим она совпадет?

– Давайте, – согласился Андрей. – Вот ты и отвези их на экспертизу. А заодно надо все-таки установить связь между ними и причины, по которым Хапланд заказывал наблюдение за Хохловым.

– Ребята, а как вы думаете, убийство Юли Боценко того же разлива? – спросила я.

– Очень похоже, во всяком случае, надо иметь его в виду, – ответил Андрей.

– Значит, нам надо искать еще и связь Юли с Хапландом, Хохловым и Мантуевым.

– А может, все проще: связь с ними не у Юли, а у ее папы? А папе таким способом что-то дали понять?

– Там убийца очень высокий, – напомнил Стас. – Эксперт-медик так сказал.

– Высокий?! – переспросил Синцов. – А точнее?

– Дима Сергиенко сказал, что, судя по локализации ножевой раны, убийца – под два метра. А у тебя есть кто-то на примете?

– Вы все обстоятельства убийства Хапланда знаете? – уточнил Андрей. – Всем понятно, что убийца –