кляксу, когда ты писал прошение о должности привратника? А знаешь, кто все ночи напролет ходил по замку, пока ты спал, и следил, чтобы все двери узников были надежно заперты? Это был я. Полагаю, Маттс Мурстен, мы старые знакомые. Станем теперь друзьями!

Привратник сильно смутился. Он, конечно, догадался, кто был перед ним, и как добрый христианин страшился общения с нелюдем. Но он и виду не показал и с тех пор привык встречать старого домового то тут, то там во время своих странствий по замку.

К тому же рассказы домового об Абоском замке стоили того, чтобы их послушать. Ведь вся жизнь замка с самого начала его существования прошла на глазах домового; он помнил все, словно это было вчера. Он видел святого Эрика и святого Хенрика. Он знал всех хёвдингов (вождь, предводитель. — Пер.) этого замка. Он видел герцога Юхана и его блистательный двор, он видел пленного короля Эрика, Пера Брахе, который принимал первых профессоров в Абоской Академии, и многих других прославленных мужей. Домовой рассказывал о многих осадах замка и злосчастных судьбах его обитателей во времена пожаров и войн.

Самый страшный пожар случился тогда, когда домовой уехал навестить своих кузин, домовых из Тавастехуса.

После этого события он решил больше никогда не покидать Або.

Внимательно слушая домового, привратник следовал за ним из одного зала в другой, из одного подземелья в другое. И вот однажды они пришли к Полой башне.

— Не хочешь ли спуститься ко мне вниз и поглядеть, как я живу? — спросил домовой.

— О да, — ответил привратник не без тайного трепета, но любопытство взяло верх — в Полой башне он никогда не был.

Они спустились вниз: домовой впереди, привратник сзади. Внизу было темно, хоть глаз выколи, страшно холодно, сыро и смрадно.

— Разве я не уютно устроился? — спросил домовой.

— Верно это так, коли вам по вкусу, — вежливо ответил Маттс Мурстен, наступив в тот же миг на лапку дохлой крысы, лапку, которая тут же хрустнула у него под ногой.

— Да, у вас, людей, какая-то удивительная страсть к солнечному свету и воздуху, — засмеялся домовой. — У меня же есть нечто гораздо лучшее. Приходилось ли тебе дышать более целительным воздухом? А свет, который есть у меня, куда лучше солнечного, вот увидишь. Мурра, старая ты троллиха, где ты пропадаешь? Иди сейчас же сюда и посвети моему собрату по ремеслу.

При этих словах что-то черное прокралось едва слышными шагами из самого отдаленного угла, влезло на камень и вытаращило два огромных сверкающих зеленых глаза.

— Ну как, по душе тебе мое освещение? — полюбопытствовал домовой.

— Это кошка? — спросил привратник, одержимый острым желанием очутиться подальше отсюда.

— Да, сейчас Мурра — кошка, но она не всегда была кошкой. Она сторожит мой двор и единственная, с кем я общаюсь. Она добрая тварь, когда не злится. Безопасности ради не подходи к ней слишком близко. Я могу обойтись без общества, но мне нужна дворовая стража. Хочешь посмотреть мою сокровищницу?

— Благодарю покорно, я не любопытен, — ответил продрогший привратник, а про себя подумал, что сокровище домового, верно, такое же замечательное, как воздух и освещение в его башне.

— Как прикажешь! — обиделся домовой. — Сдается мне, ты принимаешь меня за нищего. — Иди-ка сюда, погляди! — С этими словами он отворил маленькую заржавелую дверцу, прятавшуюся в самом темном углу, подо мхом, плесенью и паутиной. Кошка Мурра словно тень проскользнула в эту дверцу и осветила своими сверкающими глазами подземелье, набитое золотом, серебром и драгоценными камнями, дорогой придворной одеждой, великолепными доспехами и прочими стародавними сокровищами. Домовой оглядывал все эти драгоценности с каким-то жадным удовлетворением. А потом, похлопав гостя по плечу, сказал:

— Признайся, Маттс Мурстен, что я вовсе не такой бедняк, как ты по простоте душевной представлял себе. Все это — мое, полученное по праву имение. Всякий раз, когда в замке случался пожар или его разоряли враги, я невидимкой бегал по залам, подземельям и прятал драгоценные сокровища, которые, как ныне принято считать, стали добычей огня или неприятеля. О, как это прекрасно, как прекрасно быть таким богатым!

— Но что вы делаете со своим богатством, вы, который так одинок? — осмелился спросить привратник.

— Что я с ним делаю? Я любуюсь им дни и ночи напролет, я сохраняю, я защищаю его. Разве я, у кого такое общество, одинок?

— Ну а если кто-нибудь выкрадет ваше сокровище?

Мурра поняла вопрос и свирепо фыркнула. Старый домовой крепко схватил своего напуганного гостя за руку и, не ответив на вопрос, повел его к другой железной дверце. Он лишь слегка ее отворил, как оттуда вырвалось ужасное рычание, казалось, рычат сотни хищников.

— А ты не думаешь, — воскликнул хриплым от гнева голосом маленький старичок, — ты не думаешь, что несчастные людишки уже не раз жаждали захватить мои сокровища! Они лежат здесь, эти разбойники, связанные по рукам и ногам. Все они теперь — волки, и если у тебя есть охота попытаться сделать то, что пытались сделать они, ты разделишь их участь.

— Боже, сохрани нас, — выдохнул кроткий привратник.

Когда домовой увидел, как испугался его гость, к нему вернулось его хорошее настроение и он сказал ровным голосом:

— Не принимай это так близко к сердцу. Ты честный малый, Маттс Мурстен, и поэтому я открою тебе еще кое-что. Ты видишь здесь и третью железную дверцу, но ее не смеет отворить никто, даже я. Глубоко внизу под фундаментом замка сидит тот, кто гораздо старше и гораздо могущественнее меня. Окруженный своими спящими воинами, там сидит старый Вяйнямейнен и ждет, когда борода его, которая гораздо длиннее моей, вырастет настолько, что сможет обвиться вокруг каменного стола. И тогда наступит конец его заточению. Борода растет с каждым днем, и каждый день он проверяет, хватит ли ее обвить вокруг стола. Но когда он видит, что еще немного недостает, он очень грустит, и тогда звуки его кантеле так отчетливо слышны сквозь толщу скал, что к ним прислушиваются даже старые стены замка. А здешняя река на воле выходит из берегов, чтобы лучше слышать. И тогда его богатыри просыпаются, поднимаются во весь рост и ударяют мечами о щиты с такой силой, что своды замка содрогаются.

— Ну а теперь, мой друг Маттс Мурстен, разумнее тебе подняться наверх к людям. А не то ты услышишь больше, чем сможешь выдержать. Но я чуть было не забыл, что ты мой гость и тебя нужно угостить. Могу себе представить, что тебя не прельщают такие лакомства, как студень из паутины или приправленная пряностями вода из лужи… Не стесняйся, говори начистоту. Хочешь кружку пива? Иди за мной, у меня есть немало всяких припасов. Часто я думал, зачем я храню разный ненужный хлам, но теперь вижу, что он все же на что-нибудь да и годится.

Домовой вынес из сокровищницы серебряный кубок и налил в него блестящую, темно-коричневую жидкость из большой дубовой бочки. Привратник сильно озяб и не смог не отведать нива — оно оказалось ничуть не хуже самого благородного вина. Привратник даже осмелился спросить, откуда у домового такой драгоценный напиток.

— Это из оставшейся от герцога Юхана бочки знаменитого финского пива. Оно настаивается с годами, как моя вода из лужи. Сохрани кубок на намять обо мне; но не говори об этом никому ни слова. Таких кубков у меня сотни.

— Спасибо вам, батюшка-домовой, — поблагодарил его старый Мурстен. — Могу я пригласить вас послезавтра на свадьбу? Это, ясное дело, дерзость с моей стороны, но моя правнучка, маленькая Роза, выходит замуж за фельдфебеля Роберта Флинту, и это будет большая честь, если… если…

Старику вдруг пришло на ум, а как отнесется священник к появлению домового, и он осекся.

— Я подумаю, — заметил домовой.

Вскоре они поднялись наверх, и когда старый Мурстен почувствовал, что легкие его наполняются воздухом, ему показалось, будто никогда прежде не дышалось ему так легко. «Нет, за все сокровища тролля не полезу я еще раз в эту ужасную башню», — подумал он.

И вот в старом замке начали убирать, скрести и мыть. Ведь предстояла свадьба. Но вовсе не какая- нибудь знатная барышня из замка в шитом серебряном платье отдавала свою руку рыцарю с развевающимся на шлеме султаном из перьев и звенящими шпорами. Нет! Это была всего-навсего