В тот же день Никий отправился на пристань. Императорский корабль не поразил его размерами и особенной красотой. Сенека когда-то рассказывал ему о корабле Гая Калигулы. То был не корабль, а настоящий дворец, император Гай, случалось, жил на нем несколько недель кряду. Выйти из Тибра в море он мог только весной, когда уровень воды сильно поднимался, да и то для него готовили специальное русло. К дальним путешествиям такой корабль, конечно же, не был пригоден, но зато оставался единственным в своем роде, и его часто — не преувеличивая — именовали одним из Чудес Света.

Корабль-дворец сгорел еще во время принципата Гая. Говорили, император сам велел его поджечь, задумав погубить неугодных ему придворных. Но Сенека считал это досужими домыслами, потому что во время пожара сам император Гай чудом спасся.

Нерон не пытался строить для себя ничего подобного, объясняя, что для жизни его вполне устраивает дворец, а для плаванья лучше иметь быстроходный корабль, чем бессмысленную посудину, готовую пойти ко дну даже при малой волне. Из трех его кораблей этот, приготовленный для путешествия Агриппины, был самым любимым. Агриппина хотела плыть на собственном корабле, но Нерон настоял на своем, говоря, что весь Рим должен увидеть тот почет, который он оказывает матери.

Лишь только Никий покинул носилки, к нему с мостков сбежал низенький крепыш с черной кудрявой бородой и горящими глазами. Низко склонившись перед Никием, крепыш сказал, что его зовут Кальпур- ний.

— Я гражданин Рима, меня зовут Кальпурний! — проговорил он, ударив себя в грудь поросшим черными волосами кулаком. Сказал так, будто Никий мог сомневаться в этом.

— И чего же ты хочешь, Кальпурний? — поинтересовался Никий.

Тот сделал удивленное лицо:

— Я перехожу под твое начало. Разве блистательный Афраний Бурр не сказал тебе об этом?

— А-а,— протянул Никий, сообразив, что к чему.— Да, да, Афраний предупредил меня, я вспомнил.

— Тогда пойдем,— Кальпурний указал на корабль,— я покажу тебе.

— Я плохо понимаю в морском деле,— произнес Никий, вслед за Кальпурнием взойдя на палубу.

— Тебе ничего и не нужно знать, раз с тобой я, Кальпурний, гражданин Рима! — гордо вскинул голову его провожатый и снова ударил себя кулаком в грудь.

Только теперь Никий понял, почему этот моряк упоминает о своем римском гражданстве,— он походил на кого угодно, на выходца из Персии или Иудеи, но никак не на римлянина. Впрочем, Никий не стал уточнять происхождение Кальпурния, это обстоятельство его нисколько не интересовало.

Они спустились в трюм, Кальпурний плотно прикрыл дверь, взял стоявший на полочке горящий светильник и, подойдя к деревянной стойке в центре трюма, похлопал по ней ладонью.

— Попробуй сам,— прошептал он, поглаживая стойку.

Никий не понял и смотрел на Кальпурния вопросительно. Тогда тот молча и аккуратно взял руку Никия и поводил ладонью вверх и вниз по гладкой поверхности. Он лукаво смотрел на Никия и приговаривал:

— Чувствуешь, чувствуешь?

Никий не знал, что же такое он должен почувствовать, а прикосновение Кальпурния было ему неприятно. Он резким рывком освободил руку и раздраженно выговорил:

— Что я должен чувствовать? Говори внятно.

Лицо Кальпурния выразило досаду.

— Я только хотел...— начал было он, но Никий строго повторил:

— Говори!

— Она крепкая,— быстро произнес Кальпурний, с опаской глядя на Никия (Никий ясно ощутил, что в эту минуту моряк совершенно забыл, что он гражданин Рима, он смотрел на Никия как раб на господина).— Она крепкая,— снова повторил Кальпурний и ударив кулаком по стойке (та ответила глухим упругим звуком).— Если даже несколько человек упрутся в нее, то не свалят.

— Дальше! — сердито поторопил его Никий.

— Но я сделал так,— уже жалобно продолжил Кальпурний,— что она рухнет, чуть только до нее дотронешься в нужном месте. Сейчас объясню.— Он присел на корточки, просунул руку куда-то под стойку и, подняв голову и глядя на Никия снизу вверх, начал объяснение: — Мачта крепится в специальных пазах — вот здесь и вот здесь. А вот это упор, чтобы фиксировать крепление. Крепления очень жесткие, мачта может сломаться, но не упасть. А если посмотреть на крепление в палубе, то можно увидеть...— Он встал и, протянув руку, указывал куда-то вверх.— Можно увидеть...

В этом месте Никий прервал его:

— Хватит! — Он сделал решительный жест рукой.— К чему мне твои объяснения?

— Еще два слова, сенатор! — жалобно выговорил Кальпурний.

— Я не сенатор,— холодно заметил Никий.

— Прости, я не знал. Но только два слова!..

— Говори!

— Я еде... сделал так,— заикаясь, промямлил Кальпурний,— что, если ослабить упор, а потом убрать его совсем... Тогда, когда будет нужно... когда ты прикажешь...— быстро поправился он,— когда ты прикажешь, то мачта не сломается, но корабль разломится пополам.

— Пополам? — нахмурился Никий.

— Пополам,— с опаской подтвердил Кальпурний.

— И, значит, все погибнут? И мы вместе со всеми?

— Нет, нет,— помотал головой Кальпурний.— Там две лодки. Ты можешь сесть в одну, прежде чем отдашь приказ. Тебе не о чем беспокоиться, все гребцы — мои люди, они доставят тебя на берег. Клянусь Юпитером, это так!

— А ты сам? Ты сам как будешь спасаться?

— Я? — почему-то испуганно переспросил Кальпурний.— Ты говоришь про меня?

— Да, да, про тебя,— с нехорошей улыбкой подтвердил Никий.— Ты же можешь не успеть, если корабль разломится пополам.

— Не успеть? — На лице Кальпурния отразился страх.

— Корабль разломится, и ты можешь не успеть. Или ты желаешь пожертвовать собой ради... Желаешь пожертвовать?

— Нет,— тревожно выдохнул Кальпурний и тут же сказал: — Да.

— Так «да» или «нет»? — усмехнулся Никий.— Я не понимаю тебя, мой Кальпурний.

Кальпурний стоял неподвижно, глядя на Никия широко раскрытыми глазами. Страх не просто был в его лице, но весь он представлял в ту минуту как бы статую страха.

— Ладно.— И Никий, протянув руку, дотронулся до плеча Кальпурния (тот не пошевелился, а плечо показалось Никию мраморным).— Это мы обсудим после. А теперь проводи меня.— И, резко развернувшись, Никий направился к лестнице, ведущей на палубу.

Кальпурний показался наверху лишь тогда, когда Никий уже сидел в носилках.

— Сенатор! — прокричал он, взмахнув руками, и на полусогнутых ногах сбежал с мостков.

Никий приказал носильщикам двигаться. Кальпурний добежал до края пристани и остановился как вкопанный, словно натолкнулся на невидимую преграду.

— Сенатор! — услышал Никий его жалобный крик, но не оглянулся.

В ту же ночь Никий тайно покинул дворец. Это было не очень трудно. Нерон давал пир для своих ближайших друзей (по крайней мере, так он их сам называл). Присутствовали Отон, Лукан — поэт и