но отец сказал дескать мальчик хворает а у больных свои причуды к тому же он тебе наполовину брат будь же доброй сестричкой ступай к нему приготовь биточки делать нечего я пошла к Амнону он лежал в постели с больным видом сказал еле слышно мол хочу биточков поднял руку как для приветствия но рука упала слуги качают головами шепчут бедняжка Амнон совсем ослаб от хворобы скорей готовь биточки а то помрет не дождавшись Амнон стонет жалуется ох как болит голова не могу слышать вашей болтовни подите прочь слуги ушли я осталась со своими горшками и сковородками биточками и куриным взваром он все стонет о Фамарь сестричка дай глоточек может полегчает я говорю осторожно не пролей, а он уже тянет меня за руку вот говорю и пролил вдруг откуда у него только силы взялись он схватил меня швырнул на постель на эти злосчастные биточки и шепчет ложись со мною нет нет нет говорю не бесчести меня ибо в Израиле так не делают куда я пойду потом с моим позором лучше поговори с отцом он тебе не откажет но Амнон уже ничего не слышит он сильнее меня поэтому вскоре совладал со мной а когда пресытился то отвернулся от меня и говорит ты не женщина а деревяшка я говорю чего же ты хочешь от девушки которую насилуешь ты причиняешь боль лишаешь девственности и ждешь страсти? когда я лежу на постели среди биточков? в другой раз все будет иначе – но Амнон кричит другого раза не будет убирайся прочь я говорю как же так изнасиловал собственную сестру а теперь гонишь ее как последнюю шлюху? так уж и изнасиловал смеется он не очень-то ты сопротивлялась но говорю я ты же меня избил чуть не до беспамятства он ухмыляется когда ты шла ко мне то знала чего я хочу короче такая кто спит с кем попало не подходит в жены царю Израиля поэтому вставай и убирайся прочь я прошу не гони меня это еще большее зло чем то что ты сделал со мной но он позвал слуг велел им выгнать меня и запереть за мною дверь а вслед мне бросил мое пестрое платьице слуги потащили меня я услышала как позади лязгнула щеколда тогда я закричала разодрала одежды посыпала голову пеплом тут меня пронзила боль она разрасталась выплескиваясь через глаза наружу лицо у меня горело его кривила судорога вдруг появился мой брат Авессалом он спросил ты была у Амнона? я только молча взглянула на него и он сказал никому ни слова Амнон твой брат – я молчала – не принимай близко к сердцу – я молчала – он взял меня за руку отвел к себе домой останься пока тут – я молчала – а боль во мне все росла и росла но я – молчала молчала молчала…
Пожалей, Господи, детей Духа Твоего, тех, кого Ты сотворил из праха земного.
Ты даровал им разум, чтобы разуметь, и язык, чтобы говорить.
Ты даешь и берешь по мудрости Твоей.
Ты даровал им сердце, которое достаточно сокрушить единожды.
Помилосердствуй, Господи, не закрывай Твой слух для воплей наших и жалоб немых.
Вот она, идет в пестром платье; она говорила пред Тобою, а теперь встала и ушла, и унесла обиду в своем сердце.
Унижена дочь сильного, глаза ее мертвы, руки поникли.
Я слышу голоса с темных берегов, лепет безумцев, и молю Тебя, Господи, о моей душе.
Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши. Господи, на помощь мне.
Да постыдятся и посрамятся ищущие души моей!
Да будут обращены назад и преданы посмеянию желающие мне зла!
Я же беден и нищ; Боже, поспеши ко мне!
Ты помощь моя и избавитель мой;
Господи! не замедли.
Под вечер вдали поднялись столбы пыли, с равнины донеслись крики, затем показалось множество боевых колесниц и всадников, направляющихся к Беф-Сану.
Лилит сказала:
– Милый, не жди, пока хелефеи и фелефеи доберутся до храма, давай поскорее уедем отсюда.
Мы купили у левита солонины и хлеба, Лилит села на осла и закрылась накидкой.
– Для отца красивая дочь дороже жемчуга, – заметил левит, отвешивавший солонину. – И воистину мудр тот, кто прячет сокровище от солдатни.
Лилит хихикнула под накидкой, я разозлился, хлестнул осла, а когда он тронулся с места, объяснил Лилит, что мужчины – вроде вина: от молодого проку мало, от него только живот пучит да голова болит, зато выдержанное вино и на вкус мягче, и пьянит сильнее.
На ночлег мы устроились у русла высохшего ручья, укрывшись от чужих глаз зарослями дрока; на следующий день мы достигли предгорий и прибыли в Гило, откуда был родом Ахитофел, советник царя Давида, примкнувший к Авессалому. Ахитофел имел богатый дом, Господь щедро наградил его и иными милостями, однако он был человеком беспокойным по натуре. У торговца маринованными оливками я спросил, где найти дом Ахитофела, но торговец вытянул ко мне растопыренные пальцы и сказал:
– Дом Ахитофела? Лучше спроси, где живет Велиар, средоточие зла. По решению гилонянских старейшин Ахитофела вычеркнули из людской памяти. Улица, прежде носившая его имя, теперь называется улицей Великах Свершений Давидовых, а сиротский приют, основанный и содержавшийся Ахи- тофелом, ныне закрыт, сироты побираются, кто постарше – идет к разбойникам, девочки становятся шлюхами. В общем, дом – не будем говорить чей – вон на том холме, ты его сразу узнаешь, ограда у него повалилась, двор зарос бурьяном; между прочим, в башне по соседству бродят привидения, особенно в новолуние.
Мы пошли туда, куда показал торговец, и довольно быстро разыскали дом Ахитофела. Солнце стояло в небе высоко, ни листик не шевелился в зарослях, бывших некогда роскошным садом, в тишине слышался только стрекот цикад. Мы прошлись по пустым комнатам, наши шаги гулко звучали меле стен, облицованных на сидонский манер, и потолков, расписанных по-тирски. Я думал о человеке, построившем этот дом, присоединившемся к заговору против Давида, а потом покончившем с собой, когда ему стало ясно, что восстание обречено и все его усилия оказались напрасны. Каким был Ахитофел? Что двигало им и Авессаломом, а может, и самим Давидом?
Послышался негромкий кашель. Лилит испуганно вздрогнула.
Я обернулся, В проеме двери, ведущей в сад, стоял худенький человечек, его силуэт резко выделялся на фоне ослепительного полуденного света. Но в самом человечке было нечто призрачное, казалось, он может исчезнуть так же внезапно, как появился. Однако он остался на пороге и, почесав подбородок, скромно поинтересовался целью нашего прихода; ведь по решению гилонянских старейшин имя Ахитофела вычеркнуто из памяти людей и заходить в этот дом запрещено.
Я объяснил, что путешествую – отчасти по делам, отчасти ради собственного удовольствия, а женщина меня сопровождает; дом мы увидели издалека, нам понравились его архитектура и месторасположение, поэтому захотелось взглянуть поближе.
Человек подошел к нам; место действительно удачное, подтвердил он, вообще, Гило и окрестности славятся своим прекрасным, здоровым воздухом. Конечно, дом надо отремонтировать, но даже при сравнительно небольших затратах можно превратить его прямо-таки в райский уголок, каким дом и был, пока в прежнего хозяина не вселился злой дух и он не присоединился к долгогривому Авессалому, взбунтовавшемуся против Давида. Учитывая размеры участка, замечательное расположение, все это можно приобрести за смехотворно низкую цену, которую даже неловко называть, настолько она не соответствует истинной стоимости. Мы спросили, почему же он тогда запрашивает такую цену. Человечек ответил, что, как ему кажется, он говорит с порядочными людьми, потому и сам честен; кроме того, гилоняне все равно рассказали бы нам о главном недостатке этого дома: в новолуние на башне появляется призрак бывшего хозяина. Однако если сделка интересует нас всерьез, то опасаться нечего – привидение совершенно безобидно, оно не хрипит, не воет, не чихает, просто стоит немое и белое в окне башни, где повесился прежний хозяин.
Поблагодарив за предложение, я сказал, что подумаю, и спросил, а кто он собственно сам и по какому праву ищет покупателей для дома и сада.
– Меня зовут Иоглия, сын Ахитофела. – Человек грустно пожал плечами.
– Я тут последний из семьи, а когда все распродам, тоже уйду.
Вдруг Господь надоумил меня на одну мысль.
– Слушай, Иоглия, – сказал я, – а не осталось ли от твоего отца еще чего-нибудь, кроме дома и сада?
