Тогда царь послал человека и узнал, что Урия действительно спит у ворот дворца. Давид велел привести Урию, которому сказал: 'Вот, ты проделал дальний путь от Раввы до Иерусалима, четыре дня добирался сюда. Отчего же ты не пошел в дом свой?'
Урия, поклонившись, ответил: 'Раб ваш, хотя и хеттеянии, однако принял истинную веру, а потому ставит долг выше удовольствий, Ковчег, Израиль и Иуда – в шатрах военных, господин мой Иоав и воины его – в поле, а я пойду в дом свой есть, пить и спать с женою? Клянусь твоею жизнию и жизнию души твоей, этого я не сделаю'.
Давид мрачно посмотрел на меня, а хеттеянину сказал: 'Похвалю тебя Иоаву, начальнику твоему. Но останься еще на день-два, я приглашу тебя к моему столу, посажу по правую руку, рядом с пророком Нафаном, человеком большого ума'.
(Нафан остановился и метнул на меня быстрый взгляд.
Я поспешил заметить, что описание встречи Давида с Урией исполнено мастерски и будет очень ценным для Книги царя Давида, а побочное замечание насчет большого ума – весьма живая подробность.
Нафан кивнул:
– Тут еще много интересного! И продолжил чтение.)
Урия остался в Иерусалиме на этот день и на следующий. Давид сказал мне: 'Нафан, нужно его подпоить, больше надеяться не на что, ибо Господь нарочно создал вино, чтобы люди забывали о долге'. Давид пригласил Урию, он ел и пил с нами, а мы сидели от него по правую и по левую руку; царь превозносил Вирсавию и твердил Урии, чтобы тот не упускал случая, ибо когда мы состаримся, и войдем в преклонные лета, и нам будет холодно, а мы не сможем согреться, то станет поздно. Я тоже уговаривал Урию навестить жену, раз за разом приглашал выпить со мной, пока не испугался, что теперь ему и на ногах не устоять.
Не тут-то было. Урия поднялся с места, выпрямился во весь свой немалый рост и, слегка запинаясь, пробормотал, что ему пора спать, завтра спозаранок надо в седло, ибо до Раввы скакать не меньше четырех дней.
Царь Давид послал следом своего прислужника, чтобы тот отвел Урию домой к Вирсавии. Однако прислужник вскоре вернулся и, пав ниц, пролепетал, что хеттеянин домой не пошел, а лег спать у офицеров привратной стражи.
Швырнув в прислужника свою чашу, царь кликнул писца Сераию. Я же и остальные пошли по домам. Здесь уместно, продолжил Нафан, привести еще несколько документов из архива Иоава, с которыми мне удалось познакомиться благодаря господину Ванее.
Во-первых, интересно письмецо, посланное через Урию Иоаву.
Отлюбезного Господу кормильца Израиля и защитника Иуды, царя Давида – военачальнику Иоаву.
Передано с нарочным хеттеянином Урией.
Да будет тебе от Господа за верность твою новые победы.
Пошли Урию в бой, в самое пекло, и отступи от него, чтобы его поразили и он умер.
Второй документ – выдержка из ежедневной военной сводки Иоава.
Я приказал Урии выдвинуться с малым отрядом к воротам No5, выманить противника на вылазку и взять языка, дабы узнать о положении в Равве.
Третьим документом является приписка Иоава к ежедневной военной сводке, по существу – это самая важная часть наказа для гонца, которого Иоав послал к царю Давиду.
Если при докладе царю о ходе сражения он разгневается и спросит: 'Зачем вы так близко подходили к городу сражаться? Разве вы не знали, что со стены будут бросать на вас? Кто убил Авимелеха, сына Иероваалова? Не женщина ли бросила на него со стены обломок жернова и он умер в Тевеце? Зачем же вы близко подходили к стене?', то скажи: 'И раб твой Урия-хеттеянин также умер'.
Последняя записка сделана рукой Сераии; видимо, это ответ царя Иоаву через того же самого гонца.
Так скажи Иоаву: 'Пусть не смущает тебя это дело; ибо меч поедает иногда того, иногда сего; усиль войну твою против города и разрушь его'.
ЗАВЕРШЕНИЕ ЧТЕНИЯ ГЛАВ ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ НАФАНА; В СКОБКАХ ПРИВЕДЕНЫ ВОПРОСЫ ЕФАНА, СЫНА ГОШАИЙ, И ОТВЕТЫ НАФАНА
Когда услышала жена Урии, что умер муж ее, то плакала она по муже своем. И Елинам, отец ее, пришел к ней, и мать, и вся семья, и племянники с племянницами, все скорбели, разрывали на себе одежды, кричали и плакали, так что донеслось и это до ушей царя Давида.
Царь сказал мне: 'Разумеется, покойников надлежит достойно оплакивать, но, по-моему, Вирсавия потеряла всякую меру. Боюсь, злые языки станут болтать: не потому ли так убивается жена Урии, что не чтила мужа при жизни его? Не было ли у нее любовника? Ступай-ка, Нафан, к вдове, утешь ее и скажи, чтобы отослала свою многочисленную родню, из-за которой у дома ее неспокойно'.
Отправившись к Вирсавии, я застал ее в разодранных одеждах, волосы собраны простым пучком, однако и в таком виде она была прелестна. Вирсавия возмутилась: 'Почему нельзя мне плакать и скорбеть по мужу моему? Почему нельзя плакать родне моей? Разве не ношу я дитя, которое родится сиротою; ведь не будет у него ни отца, ни наследства, хотя дитя это царской крови? Одно дело – послать царю за солдатской женой, бедной и беззащитной, чтобы она спала с ним и ласкала его так и этак и по-всякому, другое дело – помочь ей в беде и сдержать царское обещание'. Тут Вирсавия закрыла лицо руками и громко запричитала, как будет ужасно, если ее отец Елинам, мать и вся родня узнают про ее несчастье.
Передав царю слова госпожи Вирсавии, я спросил, правда ли, что он давал обещание и в чем оно состоит. Давид ответил: 'Разве упомнишь? Мало ли чего обещает мужчина, лежа с женщиной'.
У меня возникло скверное предчувствие, ибо Господь заповедовал: 'С женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя и оскверниться с нею'. Однако Давид велел: 'Ступай к Вирсавии и передай – когда кончится срок траура, она сможет жить во дворце и станет моей женой, только без излишней огласки, ибо об этом деле в народе и так слишком много пересудов'.
По окончании траура Вирсавия переехала в царский дворец со всеми своими узлами и корзинами, сосудами, коврами, серебром, рабами и прислугой; Иерусалим только об этом и говорил, а также о свадебном торжестве, на котором она настояла, ибо дитя в ее чреве стало уже большим; Вирсавия шла под балдахином об руку с Давидом, переваливаясь с боку на бок, точно утка.
(- Но откуда вдруг такая слабость, почему царь во всем уступал госпоже Вирсавии? – удивился я.
Пожав пленами, Нафан ответил, что, познакомившись с царицей-матерью, я сам увижу, насколько у нее твердый характер.
– Значит, мой господин устроит эту беседу?
Нафан недовольно отмахнулся.
– Лучше перейдем к моей знаменитой притче, упрекам царю и моему пророчеству, да не такому, какое можно по дешевке получить у городских ворот от любого гадателя, а великому, истинному пророчеству.
И он вновь приступил к чтению.)
Сделавшись женою Давида, Вирсавия вскоре родила сына. Но было это злом в очах Господа.
И послал Господь меня к Давиду сказать:
'В одном городе было два человека, один богатый, а другой бедный. У богатого было очень много мелкого и крупного скота, а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькой и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него как дочь.
И пришел к богатому человеку странник, и тот пожалел взять из своих овец и волов, чтобы приготовить обед для странника, который пришел к нему, а взял овечку у бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему'.
Сильно разгневался Давид на того богатого человека и говорит мне: 'Достоин смерти человек, сделавший это. И за овечку он должен заплатить вчетверо и за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания'.