– Если смогу – пожалуйста.

– Почему вы расстались с Региной?

Вопрос был явно неожиданным и грубым. Минский даже покраснел.

– Зачем это вам?.. Кто вы?

Пахарь медленно посмотрел на Минского.

– Повторяю, – сказал он, – вопрос очень важен. От него зависит жизнь человека.

Кажется, Минский начал пугаться брейкера. Он отвел глаза в сторону и криво усмехнулся:

– Не знаю, что вас интересует… Регина разлюбила меня. Мы пытались сохранить наши отношения, искали пути друг к другу… Но потом ее словно понесла какая-то нечистая сила…

– Регина обращалась к компьютеру, чтобы переменить партнера?

Все – и смысл, и выбор слов, и интонация, с которой был задан вопрос, – все вызывало в Минском отвращение. Его, кажется, даже передернуло, но он, видимо, еще не набрался мужества, чтобы встать и уйти. Может быть, он боялся за Регину.

– К чему вам эта чепуха? – скривился он. – Какой-то бред… Ну да, однажды, когда между нами еще все было хорошо, Регина в шутку заполнила карточку брачной конторы или какого-то там клуба знакомств… не помню точно. Машина выдала ответ – его прислали по почте. Оказалось, что где-то существует мужчина, идеально соответствующий ее вкусам. Мы посмеялись, вот и все. Повторяю: это была шутка.

На этом месте Дин прервал запись и сказал, что дальше долго не было ничего интересного. Минский, раздраженный и обеспокоенный бесцеремонными расспросами Пахаря, не мог и не хотел уйти, не выяснив смысла встречи. Пахарь же, словно испытывая терпение Минского, начал расспрашивать его о работе, но делал это без любопытства, как бы по обязанности. Казалось, ему уже давно известно все не только о направленности интересов биолога, но и о секретной программе «Скайфилд». Возможно, так оно и было. Минский нехотя, в самых общих чертах рассказал о своих опытах. Из его объяснений Дин узнал, что человек – существо гетеротрофное, способное синтезировать составляющие его элементы только из органических веществ. Но в космосе органики нет, поэтому Минский видит свою задачу в придании человеку аутотрофных свойств, то есть способности жить за счет неорганической природы. Он сообщил, что опыты идут успешно, и затем, видимо, сознательно углубился в такие экзобиологические дебри, что Дин больше ничего не понял. По его мнению, то же и Пахарь. Он прервал Минского и неожиданно сказал такое, отчего все наши встрепенулись:

– Вы должны прекратить свои работы.

Здесь Дин вновь включил запись, и я увидел, как при этом Минский осекся на полуслове. Он даже отшатнулся:

– То есть как?.. Зачем?.. По какому праву вы этого требуете?

– Не пугайтесь, прекратить не навсегда. На время.

Минский пристально посмотрел на Пахаря.

– Вы сумасшедший… – сказал он.

– Я нахожусь в здравом уме и твердой памяти, – устало ответил Пахарь, – и прошу вас отсрочить свои опыты ввиду чрезвычайных обстоятельств.

– Каких?

Пахарь вздохнул.

– Они еще не ясны и… пока не время говорить об этом. Вы все узнаете, когда мы снова встретимся. Если этого не произойдет, вас введет в ситуацию Регина. Сейчас мне нужно, чтобы вы дали обещание прервать исследования до тех пор, пока вас не найду я… или она. Это будет довольно скоро, несколько дней… и все.

– А потом я смогу продолжить свое дело?

– Да. Но, может быть, вы этого сами не захотите.

– Благодарю вас, – с сарказмом бросил Минский. – Вы хоть сознаете, что это шантаж?

Пахарь с ненавистью глянул на Минского.

– Не надо размахивать уголовным кодексом. Есть вещи поважнее. На карту поставлена человеческая жизнь… или даже больше.

Некоторое время Минский сосредоточенно молчал. Страх, гнев, сознание собственного бессилия противоречиво сменяли друг друга на его лице. По-моему, он никак не мог решить, кто перед ним: сумасшедший, преступник или фанатичный мессия какой-то новой истины?

– Я готов поверить в важность дела, – сказал он наконец. – Но все-таки… Это очень странно. Вы требуете так много, ничего, в сущности, не объясняя…

– Ладно, – кивнул Пахарь, – кое-что я скажу. Вы думали когда-нибудь о философской стороне своей работы? О том, что вы, так сказать, дарите человечеству? Неужели вас не охватывало беспокойство?

– Вас интересует моя философская концепция? – усмехнулся Минский. – Пожалуйста. Я – биолог, а не физик-ядерщик. Я никогда не создам ничего такого, что угрожает жизни. Весь смысл моей работы в том, чтобы укреплять жизнь, ее могущество. Но кто сказал, что повторение земных условий в космосе – единственный для этого путь? Обязательно ли цивилизация должна затрачивать огромную энергию на то, чтобы, в конечном счете, репродуцировать свою, так сказать, планетарную плаценту? Я хочу упразднить биосферу, но взамен подарить изобилие.

Пахарь с сожалением посмотрел на Минского.

– Вы полагаете, что изобилие можно дарить?

Дин и его люди решили, что сейчас Пахарь раскроет хотя бы некоторые свои карты, но не тут-то было. Брейкер, по словам Дина, полез в такие высокие материи, напустил такого философского туману, что выудить из всей этой демагогии нечто дельное было чрезвычайно трудно. Как ни странно, Минского такой поворот разговора заинтересовал, и он даже заспорил о чем-то с Пахарем. Некоторое время оба упражнялись в схоластике, словно были участниками философского диспута, а не уголовного дела. Как рассказал Дин, Пахарь при этом рисовал все в трагических тонах, напирал на какую-то опасность, говорил о вырождении человечества, а Минский опровергал его пессимизм.

– В общем, когда разговор закончился, мы поняли одно, – заключил Дин, – Минский не принял требований Пахаря. Теперь, я думаю, следует ожидать, что брейкер попытается прервать работу Минского насильственным путем и обнаружит свои уникальные способности.

Я согласился с Дином, и, обсудив план действий на случай внезапных атак Пахаря, мы прервали телевизионный диалог.