западногерманской фирмы «Браун». По 22000 игл в каждой коробке. Общее количество полученных игл составило 6160000. Сразу же нами были организованы распечатывание и загрузка игл в ванну печи. Загрузка велась непрерывно в три смены и была завершена сегодня к 9.40. А в 10.00 печь была пущена. В данный момент все готово к отливке.

Ребров взглянул на часы:

— Покажите образец иглы.

— Пантелеев! — крикнул Хлебников.

Молодой рабочий поднес пустую картонную коробку с наклейками «Braun» и «Всесоюзный Детский фонд им. В.И.Ленина». На дне коробки лежала упакованная игла. Ребров взял ее, распечатал упаковку, снял пластмассовый колпачок, посмотрел, потом бросил в коробку:

— Приступайте.

Сергеев махнул рукой оператору. Заработал мотор, печь стала медленно наклоняться. Вновь прибывшим раздали каски, с защитными темными стеклами.

— Щас железо потечет? — спросил Сережа у седоусого рабочего, помогающего ему надеть каску.

— Потечет! — усмехнулся рабочий. — Только не железо, а сталь!

— А сталь лучше железа?

— Лучше! — рабочий положил руку на плечо Сережи. — Смотри!

Раздалась команда по радио, послышался удар, и сталь хлынула в ковш.

— Во здорово! — закричал Сережа.

— Хочешь быть сталеваром? — наклонился к нему рабочий.

— Хочу!

Когда вся сталь вытекла, ковш подъехал к опоке и началась отливка.

— Когда будет готова? — спросил Ребров, снимая каску.

— Часов через десять, — Сергеев взял у него каску.

Ребров кивнул, повернулся к Хлебникову:

— Так, товарищ секретарь. Теперь пойдем с тобой разбираться, Они вышли из цеха, поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в большой кабинет секретаря парткома. Сидящий за столом Павлов встал, подошел к Реброву. Ребров молча подал ему руку, повернулся к Сергееву:

— Заприте дверь и опустите шторы.

Хохлов запер дверь, Бурмин опустил шторы. Сергеев сел за свой рабочий стол. Ребров, Штаубе, Ольга, Сережа, Бармин, Хлебников, Хохлов, Павлов, Козлов, Гельман и Вырин разместились за длинным столом для заседаний. Штаубе открыл портфель, достал конверт и передал Сергееву. Сергеев взял конверт, вынул из него пачку долларов:

— 3?

— 3500, — ответил Штаубе.

— Деловые! — усмехнулся Сергеев, убирая деньги в стол.

— Иван Иванович, я убедительно прошу вас не опоздать, — сказал Ребров.

— Успеется, — Сергеев посмотрел на часы, — давай-ка сперва твоего архаровца заслушаем.

Все посмотрели на Сережу.

— Вставай, друг ситный, — Сергеев снял очки, стал протирать их платком, — расскажи нам о своих похождениях.

Сережа встал и, опустив голову, заговорил:

— Ну я сразу после звонка поехал. Электричкой. До Вишняков доехал, а там автобусом. До этой… до водокачки.

— До бойлерной, — подсказал Ребров.

— Ага. А там улицу нашел, пошел и дом номер семь нашел. Потом постучал и вошел. А там тетенька открыла. А я сказал: я от Афанасия Федоровича. А она говорит: проходи. А там еще дяденька был и старенькая такая бабушка. Она там это, ну, все время плакала. И так вот руками все делала…

— Короче, — Сергеев надел очки.

— Ну а потом я сумку им дал. Тетеньке. А он у нее отнял. И говорит: пошли под землю.

— Куда?

— Ну это там такой подвал у них. Мы туда спустились. А там баня и бассейн. И комнаты разные. И там был дяденька такой…

— Горбатый?

— Ага. И у него еще нос такой, ну…

— Перебитый.

— Ага. И там еще две тетеньки были. А тот первый дяденька дал сумку этому горбатому. А горбатый вынул балтик из сумки и надел на талпык.

— Что, он талпык заранее приготовил? — Сергеев посмотрел на Штаубе. Штаубе опустил глаза.

— Ага, заранее. Он на столе лежал. Ну и рычаг перевел и потекло в стакан. А тетенька держала. А потом они проверили на шар.

— И сколько?

— 7, 8.

Сергеев вздохнул:

— Ну, ну. Дальше.

— А потом горбатый стал бить того первого дяденьку. А дяденька встал на колени и говорит: это Пастухов. А тетенька первая тоже на колени встала. А потом они меня бить стали. И спрашивали про Пастухова и про тот… про лабораторию.

— А ты?

— Ну я… плакал.

— А что ты им сказал? — спросил Павлов.

— Я сказал, что Пастухов уехал, а пробы готовит Самсиков. А они меня раздели и стали топить в бассейне. И тетеньки помогали. И я это… ну… я сказал.

— Про Пастухова?

Сережа кивнул. Присутствующие неодобрительно зашевелились.

— Эмоции после, — Сергеев глянул на часы. — Ну? Заложил ты, значит, Пастухова, и потом?

— А потом они меня одели, он деньги пересчитал, положил в сумку. А тетенька та — первая, ромб завернула в такую, ну, специальную бумажку, и тоже в сумку мне положила. А потом горбатый говорит: вот тебе леденец на дорогу. И заставил меня это… ну… переднее место у него сосать…

Сережа замолчал.

— Понятно, понятно, — Сергеев снова взглянул на часы, — заложил Пастухова, пососал переднее место, взял сумочку и поехал. Садись. Женя! Пойди, пожалуйста, скажи чтобы начали разбивать опоку. Только поаккуратней.

Козлов быстро вылез из-за стола и вышел.

— В общем так, друзья, — Сергеев хлопнул ладонями по столу, — наш бизнес закончен. Никаких дел с вами больше иметь мы не-же-ла-ем. Сегодня же я звоню Пастухову, и сегодня же, прямо сейчас, после того, как вы отсюда уберетесь, я распоряжусь о закрытии северного. Все! — он встал.

— Иван Иванович, но мы компенсируем, мы… — начал Ребров.

— Все! Все! — махнул рукой Сергеев, направляясь к выходу. — Забирайте отливку и убирайтесь.

Он вышел, члены заводской администрации стали выходить следом. Штаубе ударил Сережу по шеке. Сережа заплакал.

— А вот это уж лишнее, — покачал головой Павлов, — Легче всего — выпороть ребенка. Кто это сказал, не помните? Горький…

Все вернулись в цех. Шестеро рабочих разбивали кувалдами опоку, установленную на стальной платформе. Вскоре опока треснула и развалилась на куски, обнажив раскаленную, яркокрасную отливку.

— Докладывайте, — сказал Ребров.

— Значит, — кашлянул Сергеев, — силами нашего предприятия и при помощи сотрудников Государственного Зоологического музея была произведена отливка из нержавеющей стали по форме