is... это била' мюзика моей родины.
И вздохнув, пришлось спросить - это сделал пузатый Платон:
- А че к нам-то приехали? Захотелось поглядеть другие страны? Даже квартеру свою отдали дитя'м России?
- Отдал детям, - кивнул охотно Френсис. - Один этаж.
- А че, дом такой большой?
- Болшой. Там мама осталась, си'стра с детишками. Я... люблю Россию... Достоевский, Толстой... да-а.
Френсис, словно спохватившись, разлил по стаканам сразу всю водку, посверкивая золотой печаткой на безыменном пальце, нарезал хлеба и очистил ножом четыре луковицы:
- Так?
- Норма!.. - прошептал Павел Иванович, не сводя синих, как у утопленника, глаз со сверкающей жидкости. Платон завозился на маленьком для него сиденье, закряхтел, поводя брюхом, как бы перестраивая кишки для лучшего принятия угощения. Генка же 'Есенин', зажмурясь, жевал пухлыми ртом, сочиняя, надо полагать, что-нибудь сответствующее случаю. Но не успел, ибо Френсис объявил тост:
- За свободную, демократишн Ро'ссию... з любовю! О кей?
- Ес!.. - хором ответили гости и выпили. И уставились на пустые стаканы. Но, понимая, что все же нужна пауза для приличия, стали подталкивать друг друга локтями - мол, давай, говори.
Френсис, улыбаясь широкой, доброжелательной улыбкой, ждал. Сам он рассказывать на русском, видимо, затруднился бы, но, судя по всему, чужую речь уже понимал.
- Да-а, богатая у нас земля, - заговорил Платон громко и короткими фразами. - Леса, поля, горы. Золото, соболь, рыба.
- О, - закивал иностранец. - Красота болшая.
- Еще бы. И у нас уже тоже это ... свобода. Выбираем. Губернаторы есть. Фермеры.
- Но нар-роду нашему палец в р-рот не клади! - как бы проснулся Павел Иванович, затрепетав, как былинка, желая что-то еще сказать, но не хватило заряда - умолк, уронив плешивую с белыми крылышками над ушами голову.
Генка 'Есенин', горестно и сильно вздыхая, хрустел луком.
Он готов был, наконец, произнести высокое слово, и стоило Платону лишь покоситься в его сторону, как Генка зажмурился и малоразборчиво залопотал:
- Ты жива еще, моя старуха? Только я давно уже не жив. Сам себе от скуки даю в ухо, складываю медь в презерватив... Мне бы только выпить, дорогая... сжечь бы душу всю до дна... Никакая родина другая, даже Англия мне не нужна.
Френсис наморщился, видимо, постигая смысл виршей Генки. И осторожно спросил:
- Но почему ви пьете? - он показал пальцем на мешки под генкиными глазами. - Вам очиен вредно. - И кивнул на Платона, могучего, желтокожего, как восточный Будда, но в русской бородище размером с супницу. - Ему не очиен.
- Кстати, добавил бы, - усмехнулся тот. - Мне это лично как слону дробинка первый номер. У тя виски есть? Водку мы и сами можем тебе принести.
- Уиски?! О!.. - как бы просиял Френсис и всплеснул руками.
- Я думаль, вы любите только водка. Уиски очиен крепкая. - Он ушел наверх и мигом скатился по винтовой лестнице с тяжелой четырехгранной бутылкой золотистокоричневого цвета. - О, извиняйте. - Отвернул хрустнувший колпачок и разлил снова до капли все содержимое по стаканам - правда, себе меньше всех. Принес лафитник с водой, достал из шкафчика лимон, принялся тонко нарезать узким, тонким ножом.
Платон, не дожидаясь (зачем ему эти интеллигентские штучки?!), но и не особенно торопясь, выпил и, поворочав языком под щеками, сказал вдруг уже не баритоном, а басом - у него с добавлением спиртного голос перемещался по октаве, нисходя к рокоту (очевидно, в организме что-то перестраивалось):
- Крепка-а совецка власть!.. придется мине в колхоз вступать!.. А вопрос, почему... кхм, русские пьют... вопрос философский. Да-а. - Он широко разинул рот в бороде, загадочно блестя впалыми желтоватыми глазенками. Как сразу понял Френсис, он был говорун, мог рассуждать по любому поводу и без повода, не переставая пить и закусывать. И сейчас хотел что-то сказать, но его перебил шелестящим голоском Павел Иванович.
Бывший капитан катера, сутулясь, привстал, ударил сухими кулачками об стол:
- На мостике одни с-суки!.. - иностранный алкоголь уже воспламенил его мозг, Павел Иванович был готов для выкриков и страшных воззваний. - Страну автогеном порезали!.. бакены затоптали!.. катимся боком по шиверам!..
- Примерно так, - кивнул Платон, дав знак приподнятым кривым мизинцем с черным ногтем Генке 'Есенину', чтобы тот покуда помолчал. - СССР была великая держава, разве нет? С ней считались. Да, да.
- Sorry!.. извиняйте!.. - с плаксивой улыбкой поправил очки Френсис. - Но Руссия и сейчас великая! Считаются!Я знаю!
- Может, при вас считаются!.. - встрял Генка в разговор. - А при нас нет!..
- Юмор! - оценил Френсис и снова обратил свои близорукие наивные глаза на могучего Платона. - Если жизнь наладится... к вам снова придут с поклоном другие э... республики. - Он. кажется, уже и по-русски возле русских стал говорить связнее. - Разве нет? Значит, надо налаживать жизень. У вас... у вас талантливые ученые... докторы... зачем попадать... падать в отчаяние?!
- Нет, нет, мы погибли!.. - не соглашался Платон. - Это обсуждать бесполезно.
- Ночь наступила, ночь... - у Генки веки полузакрыли глаза, рот по-детски превратился в гузку. Еще не дай бог уснет тут. - При белом месяце... так хорошо повеситься...
- Налил бы еще, узурпатор!.. - взвизгнул Павел Иванович.
- Болше жена не дает, - тихо и внято ответил Френсис, оглядываясь, чтобы гостям было понятней. - Тогда я не понимаю, я плыль на лодке - смотрю... Why?.. Почему ви бросаете с берега в речку кровать... старое ведро, самовар... даже трактор... это же ваша речка, ваша ваша маленькая Руссия.
- Вода все унесет!.. - махнул рукой Платон. - Скажи, моряк!
Но моряк молчал, приоткрыв рот со стальными зубами и злобно уставясь на хозяина, который более не хотел угощать русских.
- Все унесет река времен... - вздохнул, окончательно зажмуриваясь и устраиваясь подремать на стуле, Генка.
- Не унесет!.. - печально отвечал Френсис. - Я здиес уже полгода? Не унесло. Ви включаете электричество в баниях... пилите циркуляркой... трансформатор три раза горель. Как можно. Видиротесь... ножиками... веслами... я даже видел - баграми... за чем?!
- Зачем?! А потому что душа гор-рит!.. - зашипел Павел Иванович. - Хер ли тут изображашь?! Сами нашу Расею любимую погуби ли!.. через евреев скупили, а сейчас...
Платон больно прижал локоть Павла к столу - человечек, затрепетав, умолк.
- Я понимаю, - терпеливо продолжал Френсис. - Понимаю. Но когда родина болна... помогайть надо, а не толкать дальше в пропасть. - Он понизил голос. - Говорят, у вас своих лючших крестьян опять жгут?.. Рас... как это?.. раскулач...
- Раскулачивают?.. - помог Платон и добродушно ухмыльнулся на редкость здоровыми, белыми зубами. - Да не-е!.. Это уж по пьянке... было раз иль два... из зависти... примерно так... - И толкнул Генку в бок. - В Щетинино? На центральной ферме?
Генка открыл белесые, словно замазанные сметаной, глаза.
- А х.. ли?.. Дружки начальников, по блату всего себе нахватали...
- Это наши деньги! - завизжал Павел Иванович. - Прихватизировали даже пристани на Енисее... золотые рудники...
- Но разве можно жечь?.. - изумился, всплескивая руками, иностранец.
- Лесу много... - охотно заговорил Платон. - С самолета смотрел на Сибирь? Тайга до Японии. Но, конечно, лучше не жечь.
Вам-то в Англии хорошо - из камня все. А у нас и церкви деревянные... - Но более не дождавшись от хозяина каких либо слов,
Платон помолчал, закрыл рот, тяжело поднялся и вздернул за шкирку поэта и бывшего капитана. - Ну, сказали спасибо и пошли? А то еще испугается, решит - алкоголики и не пригласит больше никогда!
- Почему?! - удивился нехотя Френсис. - Заходите. Интересно было поговорить.
- Вы слышали?! - спросил Платон у своих спутников, не вы пуская их из темных широких лап. - Приглашает! Пожалуй, и зайдем. Может, Федя еще научит нас снова труд любить, поверить в жизнь...
Павел Иванович вдруг припал к Платону и зарыдал, как ребенок. Тот, отчески обняв его за плечи, повел в сторону выходной двери - в ночь, в метель. Генка 'Есенин', окончательно проснувшись, обернулся к хозяину - стоял, моргая, пытаясь, видимо, придумать срочно что-нибудь остроумное, но не смог. Только как можно более гордо и таинственно ухмыльнулся и, чтобы не сверзиться, затопал боком с крыльца вниз, на смутный снег...
Проследив из сеней, что гости, наконец, ушли за ворота,
Френсис повернул рычаг, и калитка заперлась. Френсис потянул за кольцо с проволокой - в дальнем углу поместья открылась дверца конуры, и позванивая цепью, потягиваясь, вышел во двор для несения службы пес Фальстаф.
Френсис распахнул форточки в столовой, принялся мыть с мылом стаканы, когда зашла жена. Морщась, она укоризненно сказала:
- Зачем, зачем ты их еще раз пригласил?!
Муж вздохнул и развел руками.
- О, интеллигенция!.. - принялась ходить-бегать по комнате Элли. - Напоил раз - и выгони к черту! Эту пошлость выслушивать ... они же привыкнут... Думаешь, благодарностью отплатят? Заборы твои не будут осквернять? И зачем про пожары спрашивал? Могут удивиться, запомнить и еще начнут изображать верных сторожей...
- No! У них нет памяти.
- Они хитрее, чем ты думаешь...
Френсис, жалобно скривившись, протирал голубеньким платком очки.
3.
Конечно, не миновало и недели - они снова заявились ввечеру, эти три бездельника. Как раз вызвездило, грянул ранний сибирский мороз, да не 5-7 градусов, а все 20 (такое случается в урочищах Предсаянья), и скрип от шагов на снегу далеко разносился. Впрочем, уже и в среду, и в четверг за воротами кто-то переминался и курил (пес во дворе пару раз рявкнул), но в звонок не позвонили. Может быть,
