- Для меня да.
- Так вы знали о завещании?
- Знала.
- Как он объявил вам об этом?
- Просто. Сказал: 'Я завещаю все тебе'.
- А вы?
- Сперва растерялась.
- Вы кого-нибудь подозреваете в его убийстве?
- Нет, - она отвела взгляд, и Кира интуитивно почувствовала, что и это ложь, но не могла понять - зачем она лжет, что-то в этом было противоестественное, скрытое, тайное. Если убит любимый человек, нормально было бы назвать того, кого подозреваешь.
- Давайте договоримся так. Делом этим занимаюсь не только я, но и люди поопытней моего. Докопаемся, уверяю вас. Поэтому вы на досуге подумайте о том, что вы мне по каким-то причинам не сказали, утаили, чтоб потом вы не чувствовали себя неловко и, скажем, неблагодарно по отношению к убитому. Вы поняли меня, Людмила Леонидовна?
- Надеюсь, поняла. Я могу идти?
- Разумеется.
- До свидания.
- Всего доброго...
Всех пятерых Кира вызвала на один день на разное время, чтоб они не встретились друг с другом в прокуратуре.
Следующим был художник-реставратор Давид Манукян - невысокий плотный чернявый человек, в джинсах и в хорошей джинсовой рубашке с закатанными рукавами, из которых высовывались волосатые руки с сильными кистями...
- Давид Ованесович, в связи с убийством Гилевского у меня к вам несколько вопросов.
- Задавайте, - он пожал плечами.
- Вы знали Гилевского?
- Знал визуально, но знаком не был.
- Вы коллекционер?
- В первую очередь я художник-реставратор.
- Картин, икон?
- Нет, витражей. Я не только реставрирую, но и делаю витражи.
- Неужели на это есть спрос?
- Представьте себе. Ремонтируются старые церкви и костелы, в которых семьдесят лет были склады. Многие прекрасные витражи искалечены, строятся новые церкви. Так что нужда во мне есть, - он улыбнулся.
- А что вы коллекционируете?
- Офорты. На библейскую тему.
- В отделе, где работал Гилевский, было что-нибудь, что могло бы интересовать таких собирателей старины, как вы?
- Естественно. Там богатые фонды, многое в запасниках, никогда не выставлялось. Но доступа туда не было.
- Почему?
- Гилевский, как я наслышан, был цербер.
- А где вы были?.. - она назвала день и приблизительное время убийства Гилевского.
- Я вас понял, - снова улыбнулся он, на какое-то мгновение задумался, затем сказал: - У меня небольшая мастерская, четыре помощника. В этот день и в это время у меня как раз был священник, отец Даниил из церкви в Васильковичах. Церковь новая, только построили. Нужны витражи. Он приехал заказывать, поговорить о цене. Все это вы легко проверите.
- У вас нет каких-нибудь личных соображений о мотивах убийства, может, они сложились из ваших разговоров с другими собирателями старины?
- Знаете, я от музея очень далек. Услышал, что убили старика, посожалел, разумеется, и забыл. Есть свои заботы и своя работа. Так и другие реагировали, кто не был с ним знаком, а лишь понаслышке.
- Собирательство тоже подвержено моде. Что сейчас особенно в моде?
- Мода бывает у дилетантов. Профессионалы не изменяют своим привязанностям.
- Вы хотите сказать, что искать нам надо среди дилетантов?
- Искать надо всюду, - нахмурился он. - На все есть нынче цена, кроме человеческой жизни. Вы бывали в Ереване, в Матенодаране?
- Нет, только слышала.
- Там бы вы поняли, почему уходя оттуда, люди думают не о том, как бы заиметь что-нибудь из увиденного, а о том, что можно принести туда из дому, что достойно быть сохраненным на века, - он посмотрел на нее почти черными умными глазами и вдруг сказал: - Нет, я не убивал Гилевского.
- Я вас не подозреваю, - сказала Кира.
- Напрасно. Сегодня надо подозревать всех и всякого, время такое, дикое. Приходите посмотреть мои витражи и коллекцию офортов, я храню ее открыто в мастерской.
- Чтобы понять, почему вы не могли убить? - улыбнулась Кира.
- И для этого тоже...
'Каждый будет приводить доводы, почему не смог бы убить. Но кто-то же убил, - с грустью подумала Кира, когда Манукян ушел. - А не вожусь ли я с ними зря. Может убийца из другого мира?'
Она понимала, что ей предстоит всем им задавать почти одни и те же вопросы. Опыт сотен следователей на протяжении десятилетий выработал много стереотипов, без которых было не обойтись. Кто-то когда-нибудь и после нее, Киры Паскаловой, будет задавать те же вопросы, но в других обстоятельствах, однако следуя стереотипам взаимоотношений и поведению допрашивающего и допрашиваемого...
На предложение 'садитесь', Жадан сострил:
- Уже? Но мне еще не ясно, за что, - невысокий, худощавый, юркий, он хохотнул, отодвинул от стола стул, уселся, откинулся на спинку, скрестил руки на груди. Из-под натянувшегося рукава проглянула татуировка: сфинкс. Он поймал взгляд Киры и сказал: - Грехи отрочества, но исполнено неплохо, - чуть повыше приподнял рукав, демонстрируя татуировку. - Не правда ли?
Кире он не понравился: то ли бравада, то ли хамоватый, не понимает, куда и зачем пришел.
- Это меня мало занимает, - резко сказала она. - Коснемся другой темы.
- Убийства Гилевского?
- Вы догадливы, Святослав Юрьевич.
- Получив ваше приглашение, я не долго ломал голову, чтобы это значило. Итак, 'их бин ганц ор', т.е. 'я весь внимание'.
- Это хорошо, - ухмыльнулась Кира. - Как давно вы знали Гилевского?
- Лет восемнадцать, с момента моего прихода в музей.
- Гилевский и тогда уже был в зените славы?
- Еще как! Я поклонялся его тени. Непререкаемый авторитет! Надо заметить - справедливо. Поколение таких, как он, уже почти вымерло: интеллигентны, образованны!
- Что из себя представляет музей?
- Богатейший. И наука там на уровне. А фонды! Когда-то это были спецфонды. За ними приглядывало КГБ. Входить туда простым смертным ни-ни! Потом исчезло КГБ. Фонды вроде открыли. Но в жизни, как известно, круговорот не только воды в природе. Место КГБ занял Гилевский, не по должности, по призванию. К середине восьмидесятых музей стал неуправляем, было принято решение разделить его: на музей этнографии и художественного промысла и Фонд имени Драгоманова. Он по сути тоже музей, но со своей картинной галереей, со своими фондами и отделом рукописей, с библиотекой редкой книги.
- Почему вы перешли из музея в Фонд?
- Когда произошел раздел, одни ушли добровольно в Фонд, других 'ушли' по желанию администрации.