По обычаю они пожали друг другу руки перед тем, как разойтись по углам. Ульшин тоже разделся до пояса и сейчас стеснялся своей наготы, нездорового тела тонкой кости, мешковатых нижних панталон. Публика загудела, выражая свои симпатии. Секунданты вышли и заперли за собою дверь. Шакалин не начинал, ожидая, пока Волосатик с Прокрустом займут места на галерее.

Стены в комнате для дуэлей были гладкими изначально, а за годы отполировались бесчисленными спинами до темно-каменного блеска. Противники начали медленно передвигаться по периметру. Пол, горизонтальный у стен, уже через шаг набирал уклон и скользко проваливался к центру комнаты, плавно переходя в черную яму - трубу метра полтора в диаметре. Труба с легким наклоном уходила вниз, на бесконечную глубину,(глубину пробовали проверять веревкой с грузиком, но веревок всегда нехватало). Одно из тел, еще живое, упадет туда через несколько минут, закричав напоследок. Рано или поздно оно разобъется о дно - все, что падает с большой высоты, разбивается - и костей на невидимом дне станет немножно больше. (Иногда в яму сбрасывали крупных черных собак с гладкой шерстью, каждую на маленьком черном парашуте похожем на зонтик - для гарантии, чтобы тела быстрее превращались в кости)

Шакалин сделал быстрый выпад и публика зааплодировала.

- Нет, еще не сейчас, - сказал он.

Ульшин отступил.

- Смотри, не сорвись раньше времени, - продолжил Шакалин, - дай моим девочкам насмотреться.

- Все равно мы сейчас во сне, - сказал Ульшин, - можешь убить меня, я не боюсь. Я все равно проснусь в своей постели.

- Интересно, как ты туда попадешь, - сказал Шакалин, - где же твое приспособление, которое вставляется в ухо и включается кнопочкой?

- Я забыл его там, - похолодел Ульшин.

- То-то же!

Спина обильно вспотела и прилипала к стене. В каменном мешке голоса звучали громко, смешиваясь с собственным эхом. Шакалин сделал еще один выпад и шлепнул Ульшина по щеке:

- Не дрожи так, моя цыпочка.

- Прощай, - сказал Ульшин, сделал шаг к центру комнаты и поскользнулся.

- Эй, постой!

Шакалин схватил его за руку, удерживая, но Ульшин уже заскользил вниз. Он увидел черную бездну: там ничего, ничего, ничего. Почему же мы так боимся умереть, если там ничего? Если там только чернота?

Он дернул руку и чужое тело с неожиданно громким визгом нырнуло мимо; он начал съезжать, позорно напуганный. Завис, стуча зубами. Закрытые глаза видели кровавый туман, яркий и полупрозрачный. Ладони припали к гладкому камню. Снизу поднимался легкий сквозняк. Шакалинский визг становился тише и тише. Замер, оставшись только в памяти.

Волосатик с Прокрустом вошли в комнату. Волосатик смеялся, но Прокруст был явно недоволен.

- Дуэль еще не закончена, - объявил он, - пожалуйста, не расходитесь. Скорее всего будет еще одна жертва.

Ульшин переставлял ладони и передвигался вверх. Я не падаю, думал он, но почему я не падаю? Сердце билось о полированый камень. Ладони держали, хотя держались ни на чем.

- Он ни на чем не держится, - сказал Прокруст и махнул в воздухе носком ноги, пытаясь столкнуть ползущего человека, - совершенно ни на чем, сейчас он соскользнет. Ну так же не бывает, падай ты в конце-то концов!

Но Ульшин уже выбрался.

Волосатик жал ему руку, задрав голову и открыв рот буквой 'О'. Он что-то говорил, но Ульшин не слышал.

2.

Весь этот день он никого не принимал, только вечером зашли две шакалинские старшеклассницы, попросили закурить и предложили свои услуги.

- Ах, какой был мужчина! - сказала одна из них.

(А ведь без нижнего белья, подумал Ульшин, есть своя прелесть в снах.)

- Подлец он был и бил меня в школе два раза, - ответил Ульшин.

- Ну и что? - сказала вторая. - Меня он больше бил. Но какой мужчина!

- У меня проблема, - сказал Ульшин.

- Жаль, придется искать кого-нибудь другого.

- У меня другая проблема. Я не могу отсюда выбраться.

Школьницы удивленно открыли ротики.

- Здесь же тюрьма, отсюда нельзя выбраться, - сказали они хором. (дуэтом, но звучало как хор.)

- Я вобще-то не здешний, - сказал Ульшин, - я пришел из того места, где ваши сны. И хочу вернуться обратно. Мне не нравятся ваши порядки. Сегодня меня чуть не убили. А что будет завтра? Но выбраться я не могу потому что машина снов осталась в том мире.

- Не бойся, - сказали школьницы, - если у тебя другая проблема, то мы останемся с тобой.

Ульшин не отказался, но попросил подождать несколько дней. Нужно было прйти в себя.

На следующее утро сумел прорваться корреспондент 'Тюремного листка'.

- Я вас не звал, - сказал Ульшин, - кто вы такой?

- Корреспондент самой читаемой газеты современности. Пресса.

- Что за газета?

Корреспондент объяснил:

- Раньше в тюрьме было две газеты: в цехе резиновых рогаток выпускали 'Резиновую правду', а в цехе мягких игрушек 'Ватную правду'. Потом газеты объединились в 'Тюремную правду'. Заключенные жаловались, что мы пишем одну неправду, поэтому газету переименовали в 'Тюремный листок'. И вот я перед вами.

Корреспондент включил диктофон и стал задавать вопросы. Оказывается, все население сектора только и говорило, что о необычной победной тактике Ульшина. Просто переворот в искусстве дуэлей - довольно однообразном искусстве.

- Я знаю, что вы были друзьями с детства, - сказал корреспондент.

- Нет, мы всего лишь учились в одной школе.

- Что вы чувствуете, лишившись друга?

- Удовлетворение.

- 'Светлую грусть', - продиктовал корреспондент диктофону и диктофон записал, удовлетворенно хмыкнув.

- Когда вы собираетесь провести свою следующую дуэль?

- Никогда больше.

- А с кем, если не секрет?

- С вами.

Корреспондент обиделся и выключил диктофон. Дальнейшую беседу он записывал карандашом.

Он сообщил, что Ульшин теперь считается девятикратным победителем, после победы над восьмикратным; что применение пластилина для придания рукам липкости признано законным и теперь будет применяться всеми дуэлянтами; что от Ульшина ждут новых победных дуэлей и даже побития рекорда великого Дюссо, который победил в двенадцати и случайно погиб в тринадцатой дуэли (пылинка попала в глаз).

- С пластилином вы придумали гениально, - сказал корееспондент. Сколько нужно тереть ладони пластилином чтобы они начали прилипать к гладкому камню?

- Тридцать лет, - сказал Ульшин. - Ровно тридцать лет.

...Однажды его взяли на экскурсию в один из дальних секторов тюрьмы. Там был музей искусств, шедевры древних и современных мастеров. Современные мастера лепили цифры, кубики, тяжеловатые ложки, слившиеся в поцелуе (самое современное направление) и было чувство что они не люди, а боги, на время принявшие облик людей, и всякий смертный, подражющий им, смешон или болен. Работы старых мастеров были спрятаны в хранилище или рассыпались от старости - кроме одной. В самой дальней галерее, куда мало кто заходил, стоял многорукий гигант из его снов: каждая рука разветвлялась на свои собственные руки, потом еще и еще. Гигант врос щупальцами в щели между камнями и камни