И тут на голову «распавшейся семьи» обрушились один за другим еще два очень сильных удара. В 1903 году собрания Религиозного общества были запрещены указом Святейшего Синода, и в том же году умерла мать Зинаиды Николаевны.

И Зиночка, и ее сестры (кстати, у нее были две сестры, и обе так и не вышли замуж, как странно, да?) очень переживали смерть матери. В это время рядом с Зинаидой был Дмитрий Сергеевич – и вернувшийся из-за границы Философов (они снова сблизились, но, увы, только на тех условиях, которые предлагал Дима.) Впрочем, Зинаида готова была на все, лишь бы не потерять его. Зато с тех пор они уже не разлучались в течение пятнадцати лет.

Да, теперь она принуждена была делать вид, будто сердце у нее острое, как алмаз…

Правду знал только ее дневник. «Мадонна декаданса» декларировала этот свой титул на людях, однако сетовала наедине с собой: «Нарочно пишу всё, весь этот цинизм… то, что себе не говорила. Грубое, уродливое, пусть будет грубо. Слишком изолгалась, разыгрывая Мадонну. А вот эта черная тетрадь, тетрадь „ни для кого“, – пусть будет изнанкой этой Мадонны… Тетрадь мерзка, потому что я несовершенна, а мысли – сами по себе. Они как бы не от меня, не мне их судить и осуждать. Я – ничего не знаю. Мое дело только выявить, что во мне есть. К этому есть внутреннее стремление, выявить „ни для кого“, но выявить…»

В тетрадях «ни для кого» заключен ее символ веры:

«Зачем же я вечно иду к любви? Я не знаю; может быть, это все потому, что никто из них меня, в сущности, не любил? То есть любили, но даже не по своему росту. Но хочу верить, что если кто-нибудь полюбит меня вполне, и я это почувствую, полюбит „чудесно“… Ах, ничего не знаю, не могу выразить! Как скучно… Да, верю в любовь, как в силу великую, как в чудо земли. Верю, но знаю, что чуда нет и не будет… Хочу того, чего не бывает. Хочу освобождения… Я люблю Дмитрия Сергеевича, его одного. И он меня любит, но как любят здоровье и жизнь. А я хочу… я даже определить словами моего чуда не могу…..Мысли о Свободе не покидают меня. Даже знаю путь к ней. Без правды, прямой, как математическая черта, нельзя подойти к Свободе. Свобода от людей, от всего людского, от своих желаний, от – судьбы… Надо полюбить себя, как Бога. Все равно, любить ли Бога или себя…»

Боже мой, бедная женщина, которая никогда, ни разу не побывала в объятиях мужчины, в его постели… Несчастная, неудовлетворенная, непорочностью своей замученная…

«Любовь нерассказуема», – изрекла она как-то.

Это не Мережковскому, это ей, Зинаиде, отомстила Афродита. Ибо ревнивы боги, а уж богини-то – подавно ревнивы и завистливы к красоте.

На прошлое она старалась не оглядываться и со своей склонностью к афоризмам выразилась на сей счет так: «Большинство людей не любит, боится лишнего взгляда в прошлое, особенно на себя в нем: а вдруг придется осознать свою ошибку?»

Чтобы не уподобиться этому большинству, Зинаида провозгласила еще пару фраз, которые среди ее современников стали крылатыми: первое: «Взывать к чуду – развращать волю». И второе: «У надежды глаза так же велики, как и у страха».

Положение обязывает, как известно. И Зинаиде, похоронившей надежду на осуществленную огненную и чистую любовь, пришлось довольствоваться тем, что ей мог предложить Дима. И развлекать себя – чем бог пошлет.

А между тем послал он не что иное, как события 1905 года.

Узнав о расстреле мирной демонстрации 9 января (Кровавом воскресенье), Мережковский, Гиппиус, Философов, Андрей Белый и еще несколько их знакомых в знак протеста устроили свою собственную демонстрацию: явившись вечером в Александринский театр (императорский!), сорвали спектакль.

С 1906 года «святая троица» жила в основном за границей, чаще всего в Париже и на Ривьере. Вернулись на родину они уже перед самым началом мировой войны – весной 1914 года.

Они отрицали любую войну, как люди сугубо религиозные. Зинаида Николаевна говорила, что война является осквернением человечества. Свой патриотизм она видела не в том, чтобы, подобно многим тогда, повсюду восхвалять силу русского оружия, а в том, чтобы попытаться объяснить обществу, куда может привести бессмысленное кровопролитие.

Гиппиус утверждала, что всякая война несет в себе зародыш новой войны, порожденной