Больших скалах, точно заведенная, рычала свирепая львица. Всю ночь мы не сомкнули глаз, и Эльса, естественно, не появлялась.
Утром мы направились по следам Свирепой и ее супруга. Они ушли вверх по реке в район, который мы считали постоянной обителью этой четы. Эльса, несомненно, проведала об их уходе и вечером явилась со львятами в лагерь. Пока дети не принялись за обед, она не обращала на меня внимания, но потом была ласкова как всегда. Похоже, она нарочно вела себя так, чтобы львята не ревновали.
Было очень душно, край неба то и дело озаряли молнии. А вскоре после того как я ушла спать, подул сильный ветер. Деревья скрипели, хлопала палатка. Упали первые капли дождя, и хлынул ливень. Он не переставал всю ночь. Мы совсем не ожидали такого потопа. Стойки у нас на палатках не были закреплены как следует и сразу же упали. Весь остаток ночи я возилась с ними, чтобы не дать палатке рухнуть совсем. А под ногами у меня разлилась настоящая река.
Наконец наступил рассвет. После долгой холодной ночи я мечтала о чашке горячего чая, но это было безнадежно, так как дрова совсем отсырели. Все наши люди провели ночь примерно так же, как и я. Палатка Джорджа тоже осела, внутри нее тихо мяукала Эльса. Вскоре она вышла оттуда, с нею были Джеспэ и Гупа, порядком испачканные, но сухие. Эльсу-маленькую даже ливень не заставил войти в палатку. Я увидела ее за колючей оградой, промокшую насквозь.
Надо было разбирать отсыревшее имущество и переносить его в машины, спасая от львиного семейства. Джеспэ тотчас взялся помогать мне и оборонял каждый ящик, за который я бралась. Когда я наконец управилась с этим делом, Эльса, Джеспэ и Гупа забрались вместе со мной в мою палатку. Даже Эльса-маленькая решилась сесть у самого входа, где полог прикрывал ее от дождя.
Четверо суток лил дождь, только вечерами выдавались короткие перерывы. Во время ливня уже в нескольких шагах ничего нельзя рассмотреть. В этой части Кении дожди выпадают очень неравномерно. В горах осадки достигают около двух тысяч пятисот миллиметров в год, а прилегающие равнины получают всего триста семьдесят пять миллиметров.
Хотя лагерь Эльсы расположен в полупустыне, кругом немало речушек, которые берут начало в горах по соседству. Наша река разлилась сильнее, чем когда-либо, рокочущий красноватый поток затопил оба берега. В кабинете вода поднялась до самого стола. Чего только сюда не нанесло, прибило даже целую пальму, вырванную с корнями. Хорошо, что Эльса со львятами на этом берегу и для них запасено довольно пищи.
В три дня выжженный буш вокруг лагеря пышно зазеленел. Но сухие, ломкие кусты точно надорвались в своем стремлении поскорее выпустить на свет несметное количество цветов, уже через три-четыре дня землю под ними сплошь усеяли опавшие разноцветные лепестки.
Внезапный переход от уныния засухи к бурному расцвету тотчас отразился на жителях буша. В тот же день, как начались дожди, прилетели ткачики. Они принялись чинить свои старые гнезда над нашими палатками и сооружать новые. Сквозь дробь дождя доносилось их щебетание, ливень им был нипочем. В два-три дня гнезда были готовы, а еще через неделю я нашла на земле первую светло-бирюзовую скорлупу. Потом много дней земля была покрыта голубовато-зеленым ковром, на котором ярко выделялись бесчисленные алые козявки, неожиданно выползшие из нор во влажном песке. Они всегда появляются после первых дождей и затем быстро исчезают.
Ровно через месяц после прилета черноголовых желтых ткачей мне пришлось взять на свое попечение птенца, который вывалился из гнезда. Он был почти голый, редкие перья только-только выпустили пушинки на самых кончиках. Малыш казался совсем беспомощным, когда я подняла его, чтобы согреть на ладони. Впрочем, как ни слаб был птенец, в нем таилась неистребимая воля к жизни, и он непрерывно требовал еды. Бои целыми днями ловили кузнечиков, а ему все было мало. Я посадила его в гнездо, которое поместила по соседству с другими, надеясь, что ткачи усыновят найденыша, но из этого ничего не вышло. И пришлось мне каждые два часа, вооружившись пинцетом, скармливать ему наш очередной улов — два десятка кузнечиков, у которых мы отрывали ноги и голову. Эта пища пошла птенцу на пользу, и уже на второй день он встретил меня громким чириканьем, высунув из гнезда свою лысую головку. Я подвесила гнездо, как положено, отверстием вниз, чтобы оно было защищено от дождя и чтобы его внутренность, выстланная пухом ощипанных нами цесарок, не засорялась пометом. Нельзя было не восхищаться чистоплотностью птенца: он спускался к самому выходу, высовывал хвостик наружу и ронял помет на землю. Если он сидел у меня на ладони, то в критический момент начинал суетиться, пока не находил удобного места на пальце, откуда можно было все сделать, не опасаясь испачкать меня.
Джордж приметил, что у ткачей есть определенный ночной распорядок. Часто он просыпался оттого, что все птички вдруг начинали сонно щебетать, а затем по палатке, словно капли дождя, барабанил помет. И снова все стихало. За ночь это повторялось два-три раза, так что ткачи и в этом деле действовали коллективно.
Я назвала птенца Там-Там, что на языке суахили значит «милый». Ночь он проводил в своем гнезде, которое я помещала на противомоскитной сетке. Здесь птенец был защищен от дождя, и я могла успокоить его, если он проснется и закричит. Там-Там держал гнездо в чистоте, утром я находила на полу аккуратные дорожки помета. Как только взрослые подавали голос, Там-Там сейчас же отзывался, и уж больше мне не было покоя. Никакие почесывания не могли заставить его забыть голод. Но где найдешь насекомых в такую рань, когда всюду лежит роса? Однажды я попробовала угостить Там-Тама желтком. Он жадно проглотил его, а часом позже я с ужасом заметила, что прозрачная кожица на шее птенца оттопырилась и желток комком застрял в глотке. Я попробовала сделать массаж — не помогло. Два часа не спускала я Там-Тама с ладони. Наконец комок рассосался. Правда, у птенца получился запор, но я быстро вылечила его жирными кузнечиками.
Особенно разыгрывался аппетит у Там-Тама вечером. Самое неудобное время для сбора кузнечиков, ведь в эти часы мы были заняты львиным семейством. Но однажды задача решилась сама собой. Войдя в палатку, Эльса повалилась на землю — ее совсем одолели мухи цеце. Там-Там сидел у меня на руке, мне некуда было его деть, и я стала ловить мух на Эльсе другой рукой. Вдруг мне пришло в голову угостить мухами Там-Тама. Птенец набросился на них с такой жадностью, что я сразу припасла целую кучу мух ему к завтраку.
Прошло три дня. Там-Там оперился, и стало видно, что это самочка. В один день нижняя часть ее тельца покрылась мягчайшим пухом, а желтая кайма вокруг клюва исчезла, если не считать совсем маленьких пятнышек в уголках.
На четвертый день я подвесила гнездо на изгороди возле палатки, чтобы птенец мог насладиться утренним солнышком. Как всегда, Там-Там отчаянно горланил, требуя еды. На крик прилетели взрослые, и в несколько минут около гнезда собралось двадцать пять самок и пять самцов. Наконец одна самка юркнула в гнездо и оставалась там минуты две. Я не знала ее намерений и на всякий случай вытащила птенца из гнезда. Пусть уж все происходит на моих глазах. Малыш запрыгал по веткам и очутился на земле среди высокой травы. Несколько самок окружили его и повели сквозь эти джунгли к реке.
Мне казалось, что Там-Там летает еще недостаточно хорошо и может стать жертвой коршунов, которые все время кружили над лагерем. Да и змеи меня тревожили. Накануне Джордж застрелил у самой палатки кобру, которая явно искала выпавших из гнезд птенцов. Поэтому я посадила Там-Тама в гнездо, подвесив его возле стола в «кабинете». Пичуга уже знала свое имя. Стоило мне позвать ее, как она появлялась у входа и, возбужденно чирикая, исполняла какой-то танец. Там-Там бесстрашно садился на мою ладонь, но дальше стола и пишущей машинки не уходил.
А на следующий день птенец вдруг вылетел из гнезда и скрылся в зарослях. Из кустов доносилось его чириканье, но, как я его ни звала, выходить оттуда он не хотел. Мы надеялись, что голод все-таки заставит Там-Тама вернуться, но птенец то ли не понимал по молодости, что надо лететь ко мне за едой, то ли ждал, что приемная мать сама должна подойти. Я уже начала тревожиться. Его надо было поймать, но тут пришла Эльса со львятами и помешала нам. Пока мы сумели увести семейство к палаткам, где их ждал обед, уже стемнело.
Теперь Там-Там сидел на самой макушке дерева. Из-за густого кустарника мы не могли туда пробраться, и я была в отчаянии. Ведь ночью птенцу не спастись от хищников. Тогда мы стали вырубать кусты. Там-Там сидел спокойно и не улетел, даже когда мы наклонили ветку, на которой он обосновался. И вот наконец пичуга у меня в руке.
Я отнесла ее в палатку и стала кормить мухами, которых снимала со спины Эльсы. Странно было
