заметил эти бутылки и стаканы под кроватью, и я уверена – он понял, что ноги у Гарри не настолько большие. Перетрухали мы.
– Черт, мужику житья вообще нет, правда? Вечно им надо, чтоб он за штурвалом стоял.
– Точно.
Мы еще немного покиряли, а затем отправились в постель, но как раньше уже не было, так никогда не бывает: теперь между нами было пространство, много разного произошло. Я смотрел, как она уходит в ванную, видел складки и морщины у нее под ягодицами. Бедняжка. Бедная, бедная бедняжка. Джойс была гладкой и твердой – хватал ее пятерней, и хорошо. Бетти же на ощупь была не так хороша. Грустно, грустно, грустно. Когда Бетти вернулась, мы не пели, не смеялись, мы даже не спорили. Мы сидели и пили в темноте, курили сигареты, а когда засыпали, ни я на нее ноги не складывал, как встарь, ни она на меня. Мы спали, не прикасаясь.
Нас обоих ограбили.
2
Я позвонил Джойс.
– Как там с Лиловой Булавкой?
– Я ничего не понимаю, – ответила она.
– Что он сделал, когда ты сказала, что развелась?
– Мы сидели друг напротив друга в кафетерии для сотрудников, когда я ему сказала.
– И что?
– Он уронил вилку. У него открылся рот. Он сказал: «Что?»
– Значит, он понял, что ты не шутила.
– Я не врубаюсь. С тех пор он меня избегает. Когда я вижу его в коридоре, удирает. Больше не садится за мой столик в перерыв. Он кажется… ну, почти… холодным.
– Детка, есть и другие мужики. Забудь ты про этого парня. Поднимай паруса к кому-нибудь новому.
– Его трудно забыть. В смысле, каким он был.
– А он знает, что у тебя есть деньги?
– Нет, я ему никогда не рассказывала, он не знает.
– Ну, если ты его хочешь…
– Нет, нет! Я не хочу его так!
– Ну тогда ладно. До свиданья, Джойс.
– До свиданья, Хэнк.
Вскоре я получил от нее письмо. Она вернулась в Техас. Бабуля совсем плоха, долго не протянет. Люди про меня спрашивают. И так далее. Целую, Джойс.
Я отложил письмо. Я мысленно видел того карлика: он недоумевал, где же это я облажался. Бедный трясущийся уродец, ведь он считал меня таким умным мерзавцем. Тяжело вот так вот его обломать.
3
Потом меня вызвали в отдел кадров в старое Федеральное здание. Продержали в приемной обычные 45 минут или полтора часа. Затем:
– Мистер Чинаски? – осведомился голос.
– Ну, – ответил я.
– Пройдите.
Человек подвел меня к столу. Там сидела эта женщина. Немного сексуальная на вид, годам к 38–39 плавится, но похоже, что ее половые амбиции либо отложены ради более важных дел, либо просто забыты.
– Садитесь, мистер Чинаски. Я сел.
Малышка, подумал я, вот бы я покатал тебя верхом.
– Мистер Чинаски, – сказала она, – нам неясно, должным ли образом вы заполнили бланк заявления о приеме на работу.
– А?
– Мы имеем в виду судимости.
Она протянула мне листок. В ее глазах не было секса.
Я перечислил там восемь или десять обычных пьяных приводов. То была приблизительная оценка. О точных датах я понятия не имел.
– Итак, вы всё здесь перечислили? – спросила она.
– Хммм, хммм, дайте подумать…
Я знал, чего ей хотелось. Ей хотелось, чтобы я ответил «да», и тогда бы она взяла меня в оборот.
– Сейчас-сейчас… Хммм. Хммм.
– Так? – спросила она.
– О, о! Господи!
– Что такое?
– Был еще привод либо за пьянство в автомобиле, либо за пьяное вождение. Года четыре назад или около того. Не помню точной даты.
– И вы этого просто не припомнили?
– Да, в самом деле, я не собирался утаивать.
– Хорошо. Внесите. Я вписал.
– Мистер Чинаски. У вас ужасная биография. Я хочу, чтобы вы объяснили выдвинутые против вас обвинения и, если возможно, оправдали свой настоящий найм у нас.
– Хорошо.
– На ответ вам дается десять дней.
Не так уж и нужна мне эта работа. Но баба меня раздражала.
В тот вечер я взял больничный, купил разлинованной и пронумерованной бумаги юридического формата и синюю, официальную на вид папку. Еще купил квинту виски и шестерик пива, сел и все напечатал. Под локтем у меня лежал словарь. То и дело я отслюнивал страницу, находил крупное невнятное слово и строил предложение или целый абзац на его значении. Получилось 42 страницы. Закончил я такими словами: «Копии этого заявления сохранены для распространения в прессе, на телевидении и в других средствах массовой информации».
Трепаться – так уж трепаться.
Она поднялась из-за стола и лично приняла папку.
– Мистер Чинаски?
– Да?
Было 9 утра. На следующий день после ее требования.
– Минуточку.
Она отнесла все 42 страницы к себе за стол. Она всё читала, читала и читала. Кто-то еще читал у нее из-за плеча. Потом их стало 2, 3, 4, 5. И все читали. 6, 7, 8, 9. Все читали.
Что за чертовщина? – подумал я.
Потом из толпы раздался голос:
– Что ж, все гении – пьяницы! – Как будто это что-то объясняло. Снова перебор с кино.
Она встала из-за стола, держа в руке мои 42 страницы.
– Мистер Чинаски?
