- Тьфу, наваждение, - чертыхнулся он. Командир удивленно поднял брови, глянул искоса.
- Ты, что?
- Да, так, ничего... - уклонился он от прямого ответа: не место было для подобного разговора, да и нужно ли вообще обнажать комиссару свои слабости?
Командир не настаивал. Он знал - секретов от него комиссар не держит, придет время - сам расскажет.
* * *
Полевой аэродром возле маленькой деревушки Тагайлы с воздуха был совсем неприметен. От деревни убегала в степь лесозащитная полоса, вдоль нее змейкой дорога. Единственным ориентиром была ветряная мельница. А так пролетишь и ни машин, ни людей нигде не заметишь.
Меня об этом предупредили. И все же долго бы утюжить над степью воздух моей группе сержантов, если бы нас не встретил командир эскадрильи Любимов. Помахали друг другу крыльями, капитан вплотную подошел к моему самолету, сияющее лицо, мимолетное пожатие собственных рук над головой.
Мне это пожатие рук было особенно дорого. Любимов был не только моим непосредственным начальством (я занимал должность заместителя командира эскадрильи), а настоящим боевым другом.
Мы уже несколько лет служили вместе.
По документам звали Любимова Иваном Степановичем, друзья окрестили его Васей. Почему? - Никто не мог объяснить! Но и с тем и другим именем был он добряк, милейший человек. Никогда ни с кем не ссорился, всегда говорил, не повышая голоса, не горячился и в каждом человеке видел только хорошее. Сам никого не ругал и его начальство миловало, никого не наказывал, а дисциплина в эскадрилье - лучшая в полку. А по технике пилотирования и по воздушной стрельбе между мной и Любимовым было давнее доброе соперничество, ибо выше себя в этом мы признавали лишь самого командира полка майора Павлова.
Коллектив в эскадрилье подобрался дружный, трудолюбивый и веселый. И кто знает, что больше этому способствовало, то ли личный пример боевого командира, то ли 'земная' рассудительность комиссара. А может быть и то, что они совершенно разные, на первый взгляд, люди, как нельзя лучше дополняли друг друга.
Внешне же командир действительно отличался от комиссара - стройный, круглолицый, с высоким лбом над черными пучками бровей, всегда аккуратно выбритый, подтянутый. Правда, за три месяца войны лицо его несколько посуровело и удлинилось от усталости, но по прежнему оно было доброе и открытое, без чего немыслим и сам Любимов.
И вот сейчас из-за стекла кабины это лицо улыбалось мне так приветливо, будто улетал я не на пару месяцев учить молодых сержантов освоению истребителей, а отсутствовал целую вечность.
Стали в круг. С севера быстро приближались на бреющем три истребителя. Сержанты насторожились- не 'мессершмитты' ли? Внутренне приготовились к бою, ждали сигнала командира эскадрильи. Любимов сразу же понял, что это возвращается с задания поредевшая группа Филатова. Тут же погасла блуждавшая на его губах улыбка. Снова кого-то не досчитаться. Сознание вернуло вчерашний подвиг и смерть Ларионова.
Кто же сегодня?
Летчики Филатова с ходу сели звеном. Тучами клубилась за ними пыль. Потом пошли на посадку сержанты. Командир и заместитель приземлились последними.
Пока механики и мотористы затаскивали хвосты самолетов в лесозащитную полосу и маскировали их ветками, летчики, вернувшиеся с Перекопа собирались у землянки командного пункта. Впереди молча шли два друга-высокий, смуглый лейтенант Филатов мерил землю широким шагом, рядом по-женски семенил старший лейтенант Минин, У него и лицо было по-девичьи ясное, маленькое, красивое. Поодаль, торопливо затягиваясь папиросой, спешил старший лейтенант Капитунов, Шлемофон пристегнут к поясному ремню, светлые волосы взъерошены, косая прядь прилипла к вспотевшему лбу.
Вместе с командиром и комиссаром мы стояли у входа в землянку. Адъютант эскадрильи Мажерыкин приготовился записывать боевые донесения летчиков. Филатов хотел было докладывать о результатах вылета, но Любимов опередил его:
- Где потеряли Аллахвердова?
- Он сам потерялся.
- Как это сам? - спросил Ныч.- Сбили, сел на вынужденную?
Филатов неопределенно пожал плечами.
- Когда трижды заходили на штурмовку автоколонны, он был. В драке с шестеркой 'мессеров' от Капитунова не отставал. И домой с нами шел. Над Турецким валом прошли на высоте, над заливом снизились на бреющий...
- Старший лейтенант Капитунов, - перебил Филатова Любимов, - где ваш ведомый?
Капитунов виновато моргал белесыми ресницами, морщил крупный нос и ничего внятного сказать не мог. Выручил его нарастающий гул самолета. На наблюдательном пункте завыла сирена - воздушная тревога. Несколько пар глаз впились в одну точку. Но ничего разглядеть не смогли. А гул тем временем нарастал, потом вдруг оборвался, перешел как бы на шепот с присвистом. Все кинулись за лесозащитную полосу. На посадку шел свой 'як'. Вот он коснулся земли, побежал и скрылся за стеной поднятой пыли. Вынырнув из пыльной завесы тихо, изредка фыркая мотором, подрулил к своей стоянке. На землю спрыгнул летчик. Его тут же окружили мотористы, молодые пилоты, механики. Одни пожимали руку, обнимали, хлопали по плечу, другие вместе с механиком Петром Бурлаковым ползали под плоскостями в поисках пробоин. Подошло начальство, все расступились.
- Товарищ капитан, младший лейтенант Аллахвердов с боевого задания прибыл, - радостно доложил пилот. - В воздушном бою сбил один истребитель противника - 'мессершмитт-сто девять'. - И перейдя с высокопарного тона доклада на обычную речь, махнул рукой на север. - Там, догорает.
Аллахвердов широко улыбался, показывая ослепительной белизны зубы, крупные черные глаза довольно щурились и все лицо излучало такую детскую радость, что невозможно было хоть сколько- нибудь усомниться в правоте его слов. Любимов протянул ему руку.
- Поздравляю, товарищ младший лейтенант, с первой победой! Мажерыкин, запишите ему один сбитый! И донесите в штаб группы. А теперь,- снова обратился он к Аллахвердову,- расскажи, дорогой, как это все было.
Тот, энергично жестикулируя, начал рассказывать, как, увлекшись боем, погнался за одним Me-109.
- Он сюда, я - за ним, он вверх,- я выше. Не фашист - вьюн: вся спина мокрая. Подловил на горке, влепил ему прямо в кабину.
Но доверие-одно, а закон-другое. За каждый сбитый самолет противника летчика поощряют, по количеству сбитых представляют к наградам. Поэтому, каким бы доверием человек ни пользовался, а факт требовал подтверждения. И комиссар должен поправить Любимова, не задевая авторитета командира.
- Добре, хлопче, к вечеру откуда-нибудь сообщат...
Аллахвердов недоуменно поднял размашистые, сросшиеся у переносья брови.
- Ну, кто-то же на земле видел, что вы сбили вражеский истребитель? пояснил Ныч.
- Не знаю, - обиженно ответил летчик. - В бою, когда стреляешь по фашисту об этом не думаешь. Пусть этим 'земные' занимаются.
- Ладно, Иван Константинович, - вступился Любимов. Он был настолько доволен возвращением Аллахвердова, что готов был, если бы мог, записать ему хоть два сбитых 'мессершмитта'.- Человек врать не будет, сбил, значит, сбил. Туда ему и дорога. Подтверждение будет. А теперь-расходись все по своим местам. Летному составу остаться для получения задания.
Когда все разошлись, Любимов сказал адъютанту:
- О сбитом Аллахвердовым самолете запросите подтверждение у наземных войск.
* * *
Зеленая трава сохранилась лишь в зарослях лесозащитной полосы. Деревья стояли густо припудренные седой пылью. Поредевшие кроны белой акации нарядились в гроздья рыжих стручков. Солидную тень ронял на землю только молодой ясень. Здесь и отдыхали летчики, ожидая боевого вылета. Капитунов, положив под голову летный планшет и шлемофон с перчатками, удобно раскинулся на спине и дымил папиросой.
Филатов тоже лежал на спине, вытянув длинные ноги в стоптанных запыленных ботинках. Он закрыл глаза, но не спал - мысли крутились вокруг Аллахвердова. А тот сидел на собственных пятках, прислонясь к стволу ясеня и что-то строгал ножичком. С другой стороны подпирал спиной дерево Минин. Он пристроился на аккуратно сложенном сером, как у товарищей, комбинезоне и, положив на колени планшет, сочинял жене письмо. Она работала в другом городе в авиамастерских и скорее всего никуда не уехала.
- Послушай, Мустафа, - первым заговорил Капитунов. Мустафой он прозвал Аллахвердова давно. - А сбитый тобой фриц уже, наверное, в раю...
Лицо Аллахвердова расплылось в улыбке.
- Да простит мне аллах сей грех,- пошутил он.
- Ты точно видел, что он упал? - продолжал Капитунов, не поворачивая головы.
- Лопнули б мои глаза, - поклялся Аллахвердов. - У совхоза 'Червонный чабан' в землю врезался.-Он перестал строгать.
- Сейчас пойдем на задание - покажешь.
- Не верите? - вспылил Аллахвердов. - Я уничтожил фашиста, а видел кто, не видел-он все равно сгорел.
- А чего ж кипятишься? - пробасил Филатов. Капитунов повернулся на бок, испытующе посмотрел на Аллахвердова.
- Верю, охотно верю, Мустафа, - сказал он. - Честь тебе и хвала. А за то, что ты меня подленько бросил, как самая последняя... - Капитунов перехватил взгляд Минина, осекся. В его присутствии никто никогда не сквернословил. - Ладно. Уточнять не будем. Кляузу не охота разводить. Подкрадись сзади парочка гуляющих 'мессеров' - дорого бы нам обошелся твой фриц.
- Так долго не навоюем,- рассудительно сказал Минин.-Пусть ты бросил нас не в бою, пусть над своей территорией погнался за одиночным 'сто девятым', пусть даже сбил его, все равно ты нас предал. А в твоем докладе командиру получается вроде бы мы тебя бросили, и не где-нибудь, в бою...
- О
