лишить себя жизни. Къ Пасхѣ онъ сталъ вести себя тише и послѣ исповѣди причастился; лѣтомъ онъ заболѣлъ и 24 іюля, примирившись со всѣмъ міромъ, почилъ 'въ лонѣ католической церкви'. Таковъ выводъ современныхъ историковъ о дѣйствительныхъ обстоятельствахъ жизни испанскаго наслѣднаго принца, изъ которыхъ Сенъ-Реаль создалъ героя романа, предположивъ, что онъ былъ влюбленъ въ свою мачиху. Шиллеръ пошелъ еще далѣе, надѣливъ строптиваго и необузданнаго въ своихъ увлеченіяхъ инфанта благородными стремленіями и мечтами о счастьи человѣческаго рода, которыя, благодаря вліянію маркиза Позы, побѣждаютъ въ пылкомъ юношѣ голосъ эгоистической страсти къ женщинѣ и побуждаютъ къ высокимъ подвигамъ.

Несомнѣнно Шиллеръ многимъ обязанъ Сенъ-Реалю, такъ какъ фактическая правда исторіи (которой, впрочемъ, онъ и не могъ знать въ то время) не давала такого благодарнаго матеріала для поэтическаго творчества, какъ 'романическая новелла' Сенъ-Реаля. Далѣе, Шиллеръ воспользовался также нѣкоторыми данными изъ французской драматической обработки того же источника, т. е. повѣсти Сенъ-Реаля, обработки, исполненной во второй половинѣ XVIII вѣка Мерсье [2] . Затѣмъ, при разложеніи драмы Шиллера на ея составные элементы, раскрывается цѣлый рядъ литературныхъ вліяній и даже позаимствованій – y Шекспира, Лейзевица (признаваемыхъ и самимъ Шиллеромъ [3] , Лессинга («Натанъ Мудрый») и повторенія ситуацій, уже намѣченныхъ въ двухъ болѣе раннихъ драмахъ Шиллера. Главные упреки критиковъ направлены противъ непослѣдовательности въ характеристикѣ маркиза Позы, который отчасти неожиданно для самого себя играетъ двойную игру, измѣнивъ Карлосу и повѣривъ въ возможное обращеніе на путь истины Филиппа, – и противъ слабости развязки, при чемъ Шиллеръ какъ-бы и самъ не съумѣлъ разобраться въ интригѣ,представляющейся крайне осложненной и слабо мотивированной въ двухъ послѣднихъ дѣйствіяхъ. Всѣ эти замѣчанія обстоятельно разъяснены въ выше указанныхъ трудахъ по поводу произведенія Шиллера, a въ защиту его приводятся слова поэта Геббеля: «Драма „Донъ Карлосъ“ заслуживаетъ признанія во всемъ въ отдѣльности, но не въ цѣломъ». Помимо этого несоотвѣтствія частностей съ цѣлымъ, противъ характера маркиза Позы высказанъ былъ еще упрекъ съ точки зрѣнія исторической критики: возможенъ ли былъ такой образъ мыслей, который присущъ Позѣ, y испанскаго гранда XVI вѣка? Конечно, идеи, высказываемыя маркизомъ, стоятъ въ непосредственной связи съ просвѣтительной философіей XVIII вѣка и Шиллеръ устами Позы выражалъ главнымъ образомъ свои личные взгляды и идеалы, навѣянные чтеніемъ Монтескье и Руссо. Но никто не можетъ осудить Шиллера за этотъ «идейный анахронизмъ», допущенный въ поэтическомъ произведеніи. Мы замѣтили бы только, что по вопросу о возможности въ XVI вѣкѣ миросозерцанія въ духѣ тѣхъ взглядовъ, которые исповѣдуетъ Поза, критики Шиллера быть можетъ слишкомъ рѣшительно отрицаютъ ее, опираясь на фактическія данныя исторіи Испаніи. Что историческій Поза не игралъ той роли, которую приписалъ ему Шиллеръ, въ этомъ нѣтъ сомнѣнія; но уже въ XVI вѣкѣ во Франціи и въ Англіи возникли соціальныя утопіи, которыя во многомъ являются прообразомъ теорій Руссо; этимъ утопіямъ отдалъ дань даже Монтэнь, и испанецъ, побывавшій, какъ Поза, въ разныхъ странахъ, изучая людей и знакомясь съ ихъ произведеніями, могъ выработать себѣ нѣкоторые гуманитарные идеалы, которыхъ трактатъ Ла-Боэси «Contr 'un» служитъ примѣрнымъ показателемъ и для XVI вѣка. Отъ Ла-Боэси къ Руссо переходъ, несмотря на два столѣтія, отдѣляющія ихъ, совсѣмъ не такой рѣзкій; сущность воззрѣній та же, и Шиллеръ лишь придалъ больше зрѣлости, по сравненію съ разсужденіями Ла-Боэси, планамъ маркиза Позы, если признавать показателемъ этой зрѣлости между прочимъ и признаніе, что человѣчество еще не созрѣло для такой организаціи, которая гарантировала бы полную справедливость отношеній между людьми и индивидуальную свободу гражданъ: ближайшимъ идеаломъ Позы пока представляется просвѣщенный монархъ. И этотъ идеалъ былъ не новъ: онъ является въ тѣсномъ преемствѣ къ трактатамъ гуманистовъ о «воспитаніи правителей», примыкающимъ къ еще болѣе раннимъ богословскимъ разсужденіямъ на ту же тему въ средніе вѣка [4] . Классической книгой даннаго типа на рубежѣ XVII–XVIII вв. представляется романъ Фенелона «Телемакъ». Миноръ въ вышеуказанномъ трудѣ, цитируя нѣмецкое переложеніе въ стихахъ произведенія Фенелона, напоминаетъ далѣе слова Виланда (въ «Золотомъ Зеркалѣ»), что правильное наблюденіе за воспитаніемъ царскаго сына представляется наилучшей формой конституціи. Шиллеръ придерживался того же взгляда, и въ своей пьесѣ, когда она приняла уже вполнѣ опредѣленную политическую окраску, онъ поручаетъ роль воспитателя дона-Карлоса его другу и товарищу дѣтства – маркизу Позѣ. Послѣдній долженъ былъ подготовить его къ гуманитарной дѣятельности, при чемъ даже любовь Карлоса къ королевѣ представляется Позѣ воспитательнымъ средствомъ, чтобы направить принца къ высокой цѣли. Происходитъ это нѣсколько поспѣшно: маркизъ только что вернулся въ Испанію послѣ долгаго путешествія; онъ всего «два дня» въ Мадритѣ, едва встрѣтилъ своего пріятеля и узналъ объ его несчастной любви, и тотчасъ въ его головѣ создается цѣлый планъ – какъ использовать чувство принца для его будущей дѣятельности во Фландріи. Положимъ, почва была подготовлена прежней дружбой Позы съ Карлосомъ, ихъ юношескими мечтами человѣколюбиваго характера. Но далѣе Поза выступаетъ въ роли какъ бы дѣйствительнаго наставника инфанта и подвергаетъ его предварительному испктанію: онъ ставитъ вопросъ – съумѣетъ ли донъ-Карлосъ удержаться на высотѣ своего настоящаго образа мыслей, когда онъ вступитъ на престолъ? Король Филиппъ умретъ; Карлосъ станетъ во главѣ могущественнѣйшаго изъ христіанскихъ царствъ. Необозримая пропасть отдѣлитъ его отъ обыкновенныхъ смертныхъ. Знаетъ ли онъ, какимъ искушеніямъ подвергаются неограниченные правители? Поза даетъ такія же предостереженія Карлосу, какъ въ «Аталіи» Расина первосвященникъ Жоадъ юному царевичу, котораго онъ спасъ отъ смерти и тайно воспиталъ, готовя въ немъ преемника престола. Шиллеръ, повидимому, вдохновился этой сценой въ трагедіи Расина, и создалъ совершенно аналогичную ей ситуацію между Карлосомъ и Позой (Д, I, явл. IX), съ тою разницей, конечно, что Карлосъ уже не дитя, какъ Жоасъ (въ «Аталіи»), a 23-лѣтній юноша, и что его «наставникъ» всего на два года его старше и представляется одновременно его другомъ и товарищемъ. Какъ бы то ни было, друзья договорились; они ударили по рукамъ; союзъ заключенъ и Карлосъ долженъ быть исполнителемъ высокихъ предначертаній Позы. И тутъ послѣдовала неожиданная «измѣна» маркиза: знаменитая сцена его съ королемъ Филиппомъ II, представляющаяся самымъ яркимъ эпизодомъ въ драмѣ Шиллера, оказывается въ противорѣчіи съ основнымъ характеромъ маркиза, съ его первоначальными планами, съ его союзомъ дружбы, только что заключеннымъ съ донъ Карлосомъ! Возможно ли допустить такую непослѣдовательность, такое внезапное ослѣпленіе y человѣка, который, призванный Филиппомъ, шелъ къ нему на аудіенцію съ улыбкой недовѣрія на устахъ, объясняя требованіе короля простымъ любопытствомъ и жалѣя о потраченныхъ минутахъ: «жизнь такъ коротка». Большинство критиковъ считаютъ внезапный поворотъ въ настроеніи маркиза Позы, неожиданное довѣріе, которое онъ выказываетъ королю – фактомъ невѣроятнымъ. Противъ этого трудно спорить и самооправданіе Шиллера (въ его «Письмахъ») не убѣдительно. Однако и невѣроятное не есть абсолютно невозможное, и логическая непослѣдовательность поступка Позы не представляется намъ психологически немыслимой. Шиллеръ обставилъ этотъ переходъ маркиза отъ Карлоса къ королю достаточными поясненіями, которыя, не оправдывая вполнѣ поступка маркиза, все же служатъ къ раскрытію психологической возможности его временной «измѣны» своему другу. A какія выгоды авторъ извлекъ изъ этой капитальной сцены Филиппа съ Позой – для характеристики короля, для проясненія идеаловъ Позы, для раскрытія, вообще, міросозерцанія, котораго основной чертой является забота о благѣ всѣхъ людей, – все это настолько очевидно, что мы могли бы помириться и съ еще большими натяжками въ ситуаціи, давшей поводъ Шиллеру высказать съ такою яркостью свои задушевныя думы. Существеннѣе упреки, направленные противъ двухъ послѣднихъ дѣйствій, гдѣ нить интриги дѣйствительно запутана до нельзя, и самопожертвованіе Позы въ видѣ искупленія за свой проступокъ передъ другомъ, таинственное свиданіе Карлоса съ королевой, гдѣ вплетаются отзвуки сцены съ тѣнью короля въ «Гамлетѣ» Шекспира, заключительная сцена съ великимъ инквизиторомъ, заимствованная изъ повѣсти Сенъ Реаля, но разработанная подъ вліяніемъ Лессинга. – Весь этотъ финалъ трагедіи, сведенной на «нѣтъ», нѣсколько туманенъ и представляетъ рядъ формальныхъ недочетовъ, которые болѣе или