Безразлично, на чем вы сосредоточиваетесь, пока вы сосредоточены. Имеет значение только тренировка мыслительной машины. Но все же вы можете убить одним выстрелом двух зайцев, и сосредоточиваться на чем-то полезном. Я предлагаю — это лишь предложение — маленькую главу из Марка Аврелия или Эпиктета.

Не смущайтесь, прошу вас, этих имен. Что до меня, то я не знаю ничего более «злободневного», преисполненного простого здравого смысла, приложимого к обыденной жизни обычного человека вроде вас и меня (кто ненавидит напыщенность, позу и бессмыслицу), чем Марк Аврелий или Эпиктет. Прочтите главу — как они коротки, эти главы! — на ночь и сосредоточьтесь на ней следующим утром. Увидите сами.

Да, мой друг, вы напрасно пытаетесь утаить правду. Я слышу ваш мозг, как телефон у собственного уха. Вы говорите себе: «Этот парень неплохо справлялся до седьмой главы. Он слегка заинтересовал меня. Но то, что он говорит о раздумьях в поезде, сосредоточении и прочем, не для меня. Возможно, это подходит кому-то, но это не по моей части».

Это для вас, я горячо повторяю, это для вас. Правда, вы тот самый человек, которого я имею в виду.

Откажитесь, и вы отвергнете ценнейшее предложение, когда-либо вам сделанное. Это не мое предложение. Это предложение разумнейших, практичнейших, трезвейших людей, когда либо ступавших по земле. Я лишь передаю вам из вторых рук. Попробуйте. Возьмите свой ум в руки. И увидите, как этот процесс исцеляет половину житейских зол — особенно тревогу, этот непростительный, не неизбежный, постыдный недуг — тревогу!

Упражнение в сосредоточении ума (которому следует отдавать хотя бы полчаса в день) лишь подготовительное, как гаммы в музыке. Обретя власть над самым непокорным членом вашего сложного организма, вы, само собой, должны запрячь его. Никчему обладать послушным умом, если не извлекать максимальную пользу из его послушания. Рекомендуется продолжительный вводный курс обучения.

Необходимость такого курса бесспорна. Все разумные люди всех времен в этом согласны. Речь не о литературе и не о каком-то ином искусстве, не об истории, не о какой-либо науке. Это изучение самого себя. Человек, познай себя. Эти слова так избиты, что я краснею, выводя их на бумаге. Тем не менее они должны быть написаны, поскольку необходимы. (Пристыженно беру назад свое смущение.) Человек, познай себя. Говорю это вслух. Это одно из тех изречений, что знакомы каждому, ценность которых общепризнана, и которые применяют на практике лишь самые проницательные. Не знаю, почему. Я совершенно убежден, что более всего в жизни среднего благонамеренного человека современности недостает рефлексивного настроя.

Мы не размышляем. Я имею в виду, мы не размышляем над подлинно важными вещами; над проблемой нашего счастья, над главным направлением нашего движения, над тем, что жизнь дает нам, над тем, в какой мере разум определяет (или не определяет) наши действия, и над связью между нашими принципами и нашим поведением.

И все же вы ищете счастья, не так ли? Вы уже нашли его?

Вероятно, еще нет. Вероятно, вы уже пришли к убеждению, что счастье недостижимо. Но люди достигали его. И достигали путем понимания, что счастье не происходит из погони за физическим или умственным наслаждением, но из развития разума и согласования поведения с принципами.

Полагаю, у вас не хватит смелости отрицать это. А если вы это признаете и все же не уделяете часть дня сознательному рассмотрению собственного разума, принципов и поведения, вы заодно признаете, что, стремясь к определенной вещи, постоянно оставляете несделанным единственное действие, необходимое для достижения этой вещи.

Итак, мне ли краснеть, или вам?

Не опасайтесь, что я намерен навязать вам какие-то принципы. Мне безразлично (в данном случае), каковы ваши принципы. Ваши принципы могут побуждать вас верить в добродетельность кражи со взломом. Не имею возражений. Все, на чем я настаиваю, — что жизнь, где поведение плохо согласуется с принципами, — нелепая жизнь; и что поведение может быть согласовано с принципами только путем ежедневного исследования, размышления и принятия решения. К постоянному унынию грабителей приводит то, что их принципы идут вразрез с воровством. Если они искренне верят в моральное превосходство воровства, каторга будет означать для них только множество счастливых лет; все мученики счастливы, ибо их поведение согласно с принципами.

Что касается разума (определяющего поведение и не вовсе непричастного к формированию принципов), то в нашей жизни он играет куда меньшую роль, чем нам кажется. Нам следует быть разумными, но мы уж скорее инстинктивны, нежели разумны. И чем меньше мы размышляем, тем менее мы разумны. В следующий раз, когда будете препираться с официантом по поводу пережаренного стейка, пригласите разум в кабинет вашего ума и посоветуйтесь. Вероятно, он скажет вам, что официант не готовил стейк и не руководил готовкой; и даже будь он единственным, кого следует винить, вы ничего не добьетесь ссорой; вы лишь уроните достоинство, представ глупцом в глазах разумных людей, и озлобите официанта, нимало не улучшив стейк.

В итоге этой консультации с разумом (за которую с вас не возьмут платы), когда ваш стейк вновь окажется пережарен, вы отнесетесь к официанту дружески, сохраняя полное спокойствие и доброе расположение духа, и вежливо настоите на свежем стейке. Выигрыш будет очевидным и весомым.

В формировании или изменении принципов и поведения большую помощь могут оказать книги (от шести пенсов и выше). В предыдущей главе я упоминал Марка Аврелия и Эпиктета. На ум сразу приходят даже более известные работы. Могу отметить Паскаля, Лабрюйера и Эмерсона. Меня же вы не заставите отправиться в путешествие без моего Марка Аврелия. Да, книги ценны. Но не чтение книг происходит в ежедневном откровенном, честном исследовании того, что мы недавно сделали и что собираемся делать — спокойном взгляде себе в лицо (хотя зрелище может смутить).

Когда может быть сделано это важное дело? Вечернее уединение по дороге домой мне представляется подходящим. Рефлексирующий настрой естественно следует за усилием прожитого дня. Конечно, если вместо исполнения элементарной и глубоко важной обязанности вы предпочитаете читать газету (которую с тем же успехом можно читать в ожидании ужина), мне нечего сказать. Но посвящать этому некоторое время в течение дня вы должны. Теперь переходим к вечерним часам.

Многие люди по вечерам неуклонно соблюдают безделье, поскольку не видят иной альтернативы, кроме чтения; а им не повезло иметь вкус к литературе. Это большая ошибка.

Разумеется, невозможно, или, во всяком случае, весьма затруднительно что-либо изучать должным образом без помощи книг. Но если вы хотите постичь глубины глубин бриджа или парусного спорта, отсутствие интереса к литературе не удержит вас от чтения лучших книг о бридже или парусном спорте. Мы должны, следовательно, различать литературу и книги нелитературной тематики. Я подойду к литературе в свой черед.

Теперь позвольте заметить никогда не читавшим Мередита и безучастным к дискуссии о том, является ли мистер Стивен Филипс истинным поэтом, что это их право. Не любить литературу — не преступление. Это не признак слабоумия. Мандарины от литературы приговорят к немедленной казни несчастного, не понимающего, скажем, влияния Вордсворта или Теннисона. Но это лишь их наглость. Где бы они оказались, хочется знать, попроси их объяснить влияния, побудившие Чайковского к написанию «Патетической симфонии»?

Огромные области знания вне литературы дадут великолепные результаты труженикам. К примеру