— Нелл, что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала: я всегда буду тебя любить. После тебя я никого не смогу так любить.

— Милый, ты слишком серьезен. Что-то должно случиться?

Он нежно поцеловал ее.

— Я не это имел в виду. Прими это как… мое самое тайное признание. Он снова поцеловал ее, и она увидела, как улеглось его волнение.

— Шеа, ты можешь сказать мне одну вещь?

— Угу.

— Как ты узнал о парижском кафе и что человек писал мемуары…

— О, Нелл, — засмеялся он, схватив ее в объятия, — возле любого кафе в Париже растут каштаны и в любом кафе сидит человек в черном свитере и пишет мемуары. — Он перевернулся на спину, положил ее голову к себе на плечо и погладил ее волосы. Они заснули на середине поцелуя.

Оба проснулись, когда солнце садилось. Шеа резко сел и достал мазь.

— Намажься немедленно, — приказал он. — Сейчас они налетят.

— Если только ты пообещаешь снова ее смыть. — Шеа кивнул.

Шеа рыбачил до темноты, а затем завел мотор, и они поплыли по лунной дорожке, сопровождаемые звездами.

Дома от почистил рыбу, вскипятил воду для Нелл, открыл еще две банки с картофелем, добавил банку бобов и зажарил рыбу. Нелл было доверено приготовить кофе в древнем глиняном горшке.

Нелл наблюдала, как он с аппетитом ест свою рыбу; подбородок его голубел от щетины; нос был красным от загара, и недоумевала, как она жила до встречи с Шеа. Теперь она делила всю свою жизнь на «до Шеа» и «после Шеа». Он был для нее центром вращения всех ее интересов.

После того как они забрались в скрипучую кровать, сладко позевывая от обилия тонизирующего воздуха, она попросила:

— Не спи, милый. Я хочу тебе кое-что сказать.

— Угу. — Он обхватил ее, ровно и глубоко дыша.

— Это был самый чудесный день в моей жизни. — Она ущипнула его. — Эй, не спи, слышишь? Я люблю тебя, Шеа.

— Я тоже, — пробубнил он и заснул.

На следующий день она проснулась от поцелуя Шеа, и это было прекрасно. Но он тут же сказал:

— Пора подниматься. Через полчаса будет светло.

И это вовсе не показалось ей прекрасным. Она осталась в постели. До нее доносились запахи кофе и бекона — это означало, что он уже приготовил завтрак и наполнил для рыбалки термос.

— Ты вчера рыбачил дважды, — напомнила она ему. Она сделала последнюю попытку удержать его: прижала его руки к своей груди. — Давай проведем этот день здесь. Пусть это будет пикник в постели.

Он потерся с ее шею щетинистой щекой.

— Позже, — сказал он.

— Никакой романтики в том, чтобы целоваться с наждачной бумагой, я не вижу, — обиделась она.

— Вчера ты сама сказала, что ничего не имеешь против того, чтобы я не брился.

— Это было вчера. А сегодня ты уже стал как колючий куст.

— Как? Ты не считаешь это восхитительным? Ну-ка, проверим. — Одним движением он сбросил с нее одеяло и потерся щекой о внутреннюю сторону ее бедер. Она дала себе слово молчать, но не смогла сдержать чувств.

— Ну и как? — промурлыкал он.

— Перестань. Я ничего не ощущаю, — солгала она.

Он перешел повыше, и ей пришлось закусить угол подушки, чтобы не застонать от наслаждения.

— Вот видишь? Меня не обманешь, Нелл. Я уже слишком хорошо тебя знаю. — Он рывком поднял ее на ноги. — Давай одевайся.

Этим утром все повторилось так же, как и вчера. Шеа отплыл к острову, там они сжевали сэндвичи, а тем временем встало солнце.

Неожиданно удочка Шеа согнулась дугой.

— Есть! — закричал Шеа, разматывая катушку. — Бог мой! Я зацепил самого Пройдоху! — И леска, просвистев в воздухе, показала вдалеке от лодки огромную черную спину, поднявшуюся из воды в веере брызг.

— Сейчас я поймаю его. Не волнуйся, он от нас не уйдет, — заверил он Нелл, которая нисколько и не сомневалась, что Шеа сильнее какой-то четырехкилограммовой рыбины. После томительного поочередного разматывания и сматывания лески, которые, казалось Нелл, уже длились часами, рыбина показалась уже возле борта лодки. — Хватай сачок! — закричал вдруг Шеа. — Его надо выловить!

Он подтянул рыбу еще поближе, и Нелл попыталась поддеть ее сачком, но рыба была сильной и билась отчаянно.

— Ближе, Шеа. Подводи его ближе.

— Зацепляй! Зацепляй, черт побери! Сначала хвост!

Нелл наклонилась за борт насколько могла, зацепившись ногой за сиденье; но тут рыбина метнулась в сторону и залезла под корягу; натянув леску, резко дернула удочку; Шеа потерял равновесие, схватился за Нелл, и…

— Нет! — закричала Нелл, но было поздно, они вдвоем упали в воду.

Нелл поднялась на ноги, смеясь и выжимая волосы: глубина была всего по пояс. Шеа встал напротив нее, красный от ярости. С полей его шляпы стекала вода.

— Что ты наделала! Ты упустила мою добычу!

— Но это ты потерял равновесие и уронил меня, — едва сдерживая смех, сказала Нелл. Она хихикнула: — Милый, успокойся, ведь это всего только рыба.

Его тело неловко дернулось, и Нелл поняла, что он в ярости пытался топнуть в воде ногой. На шее у него вздулись вены; на него было страшно глядеть.

— Всего только рыба! Как я мог так сглупить, чтобы взять на рыбалку женщину?!

— Я — не «женщина», я — Нелл!

— Знаю, знаю. Я хорошо тебя знаю. У тебя на лице написано вечное неудовольствие. Неудовольствие по поводу холодной воды, по поводу пиявок, еды, раннего подъема — я еще удивляюсь, как ты не потребовала, чтобы я вымыл с мылом всю лодку и обрызгал ее дезодорантом!

Нелл удивилась. Она не ожидала, что он настолько наблюдателен. Она, однако, хорошо поняла, что когда он в такой ярости, с ним лучше не спорить: он не станет слушать никаких доводов. Нелл молча залезла в лодку. Шеа последовал за ней, с грустью взглянув на пустую леску. Надвинув шляпу на глаза, он начал энергично грести в сторону их берега, в такт взмахам весел приговаривая:

— Женщины!… Рыбалка!.. Никогда не смешивай!.. Женщины! Рыбалка!.. Никогда не смешивай!

— Это же не конец света! — наконец проговорила Нелл, выведенная из терпения его риторикой. — Поймаешь эту рыбину в другой раз.

Он выразительно взглянул на нее и молча продолжал грести.

— Неужто ты глупее этой самой рыбы с мозгами мельче вишневой косточки? Что ты мучаешь себя всей этой нарочитой первобытностью?

Он причалил лодку, с холодной вежливостью помог ей выйти и молча пошел к коттеджу.

— Разве нельзя ловить рыбу в более комфортабельном месте?

Он перешагнул порог и молча начал сбрасывать с себя одежду.

— И что плохого, я не понимаю, в отапливаемом коттедже на таком же вот озере, с камином, который