В целях промоушена, пиара и маркетинга Кактусова как-то вызвали на встречу с читателями. Ее устроило издательство, сообщив Пете об этом, почему-то, официальным заказным письмом, отправленным через 'Почту России'. Так как та работала крайне флегматично - письмо писатель получил за двенадцать часов до встречи.
Пришлось срочно собирать вещи, бежать на вокзал и отправляться в путь дальний. Хорошо, что Большие Крокодилы находились от Москвы не так далеко.
Перед уходом Петр попросил кота не водить кошек, закрывать балкон и не жрать валерианку.
Кот промолчал в ответ, а, значит согласился с указаниями. Как только закрылась дверь, Лаврентий плотоядно облизнулся и ушел на кухню - взламывать шкаф, в котором 'Тот Самый Корень' неизвестно зачем хранился. Кактусов не употреблял этот продукт вообще. А тогда какой в нем смысл? Впрочем, оставим кота в покое...
Утром Кактусов вышел на перрон одного из московских вокзалов. Что и отметил шавермой. А где шаверма - там и пиво. А где пиво - там и туалет. А где туалет - там и бумага. А где бумага - там и писатель. Сидя в кабинке, Кактусов внезапно родил гениальную строчку: 'Нет повести печальнее на свете, чем повесть о минете в туалете...'. Бумага полетела в черную дыру, а Кактусов помчался на Лубянку.
Да. На Лубянку.
Именно там издательство решило провести встречу. В вагоне метры перед выходом Кактусова предупредил ласковый женский голос:
'Станция 'Лубянка'. Граждане! При выходе из вагона не забывайте свои вещи!'.
Книжный магазин Петя искал недолго. Чего его искать-то? Слева - кровавые застенки, справа - книжный магазин.
На входе Кактусова внезапно обыскали. Охранники объяснили сей процесс эгрегорным влиянием дома через дорогу.
'Плохое начало!' - чуть позже подумал помрачневший Кактусов, виляя бедрами между гигантских стеллажей с книгами конкурентов. 'Кстати, надо уточнить - что такое эгрегорное влияние?'
На встречу он успел вовремя. В небольшом зале сидела творческая интеллигенция с книжками Кактусова наперевес.
Кактусов, пряча перегарчик полувдохами, стеснительно уселся за столик. На столике лежали стопками его книги.
Аудитория уставилась на него с каким-то нехорошим выжиданием.
Кактусов в ответ уставился на аудиторию.
'И чо?' - подумали все, в том числе и Петя.
Внезапно, вскочил какой-то чувак в очках и в бороде. Борода была черной и с проседью.
-Дорогие друзья! - сказал вскочивший. - Фамилия моя, как вам известно, Чернобородов...
'Надо же!' - восхитился Кактусов. 'А ведь если я такого опишу - скажут рояль в кустах!'
-И, как вам известно, я уполномочен вам представить одного из великих - я бы сказал, величайших! - писателей современности! Писателя! Да! Я не оговорился! Именно Писателя с большой буквы 'Пе' Кактусова Петра. Причем не просто Петра! А еще и Сергеевича! Пушкин и Горбачев в одной, так сказать... То есть флаконе. А не бутылке, я хотел сказать!
Чернобородов говорил долго и убедительно. В результате, аудитория убедилась, что Кактусов - велик. В смысле величия, а не велосипед.
-Прошу вас, Петр Сергеевич! - захлопал Чернобородов и сел.
Повинуясь гению магнетизма, захлопала и аудитория. Большинство - ладошами. Некоторые - крышками ноутбуков.
Сначала Кактусов подумал, что его просят налить и сказать тост. И даже потянулся было к рюкзаку. Потом одернул себя и встал.
-Ну... Насчет гения слегка преувеличено, - застеснялся он по привычке.
-А я про гениальность еще ничего не говорил! - снова вскочил Белоусов, ой то есть Чернобородов. На него немедленно зашикали всей компанией.
-Скажете еще, - двусмысленно ответил Кактусов. - Впрочем, я не об этом... Я хотел задать вопрос - какие вопросы у вас есть?
-А как вы пишете? - спросил какой-то дядька в бороде и с очками.
'Начинается...' - тоскливо подумал Петя. И ответил:
-О! Какой хороший вопрос! Я погружаюсь в инфернальную ткань повествования и воспринимаю сигналы Космоса для погружения в глубь тайн Первоздания. Ибо писатель - это отражение Творца, ибо творит то, что не подвластно Нетворцу, так как...
Тут Кактусов запутался. Спасла его какая-то румянощекая девица:
-А скажите, как это - спать с писателем?
Кактусов покраснел одновременно с девицей.
'Поменять билеты?' - подумал Кактусов.
'А вдруг он поменяет билеты?' - подумала девица.
-Ну я ни разу с писателями не спал... - отшутился Кактусов. - С поэтессами было дело. Они каждую фрикцию рифмуют. Впрочем, это не относится к нам с вами.
-Это еще почему? - возмутилась девица. - Я, между прочим, тоже стихи пишу!
Кактусов хотел было поднять вопрос о рифмах, но не успел, потому как вместо вопроса встал Чернобородов. Кактусов плотоядно раздвинул ноги, а Чернобородов перевел дискуссию в нужное ему русло:
-Петр Сергеевич! Красной нитью в вашем творчестве проходит судьба маленького человека. Неправда ли то, что вы продолжаете великие традиции Достоевского, Чехова и Толстого?
Петя изумился. С этими монстрами его еще не сравнивали, поэтому он замялся.
-А почему я задал этот вопрос? - хитро прищурился Чернобородов.
'Я откуда знаю?' - мрачно подумал Кактусов, но вслух ничего не сказал, потому как и на Петю иногда сходило озарение здорового смысла.
-А вопрос я этот задал, потому как мы решили вам вручить премию! Да! - Чернобородов так заулыбался, что его выражение лица можно было на хлеб намазать.
-Ахренеть! - возбудился Кактусов. Премия - дело такое, значимое финансово, рекламно, да и вообще. Возбуждение Кактусова утонуло в жидком прибое оваций.
Кактусов смущенно встал, предвкушая вечерний разгул в ресторане 'Астория'. Или в погребке 'Три поросенка'. Ну, хотя бы в закусочной на Казанском вокзале. Смотря какая премия.
-Итак... Литературная премия... Имени Антона Николаевича Достаевского... Да, да товарищи! Имени Достаевского! Именно через 'а'! Присуждается... Внимание...
Зал замер. Кактусов поднял кустистые брови и ощутил себя графом, только что вернувшимся с Сахалинской каторги, на которую был осужден за убийство беса-процентщика.
-Петру Сергеевичу...
Где-то зажужжала муха.
-Каааааак.. Тусову!
Премия представляла собой медальку из нержавейки. Денег не дали.
Чернобородов ласково предложил лауреату выступить ответно.
Кактусов встал в позу футболиста, скрестив руки там, где положено.
Сначала он открыл рот, потом запахнул его обратно.
На него смотрели десятки глаз. Серые, карие, зеленые, большинство - красные.
По извилинам писательского мозга пробежалась мягкими лапами одурманивающая мысль - 'Интересно, а за сколько можно медаль заложить?'. Кактусов мысль отогнал и выдал самую длинную речь в своей жизни:
-Писателей не будет. Если не будет читателей. Если не будет читателей - мне кушать будет нечего. Спасибо вам большое...
Потом он подписывал книги, стараясь в каждой книге написать что нибудь оригинальное каждому. Из всего оригинального в голову лезло только одно:
'Москва. Лубянка. Петр Кактусов'.
