Я пел в ванне, помнится, это была ария тореадора из оперы «Кармен», и вдруг смотрю, у меня на груди пятнышки, такие розовые, как первый проблеск зари. Я разглядывал их с беспокойством, хотя вообще-то я не из тех, кто поднимает панику по пустякам, но я решительно не согласен быть пятнистым, наподобие пардуса, как выражается Дживс, а пардус – это, кажется, такая собака на букву «л».

– Дживс,- сказал я за завтраком,- у меня на груди появились пятнышки.

– Вот как, сэр?

– Розовые.

– В самом деле, сэр?

– Мне они не нравятся.

– Вполне понятная неприязнь, сэр. Позвольте спросить, они зудят?

– Вроде бы да.

– Я бы не рекомендовал их чесать.

– Тут я не согласен. Против пятнышек надо применять решительные меры. Вспомните, что сказал поэт.

– Сэр?

– Поэт Огден Нэш. Он написал стихи в защиту привычки чесаться. Кто такая Барбара Фритчи, Дживс?

– Это леди, сэр, которая стяжала себе известность во время войны между Севером и Югом в Америке.

– Женщина с сильным характером? И ей можно полностью доверять?

– Насколько мне известно, да, сэр.

– Так вот что написал поэт Нэш. «Барбару Фритчи воспеть я готов – любила старушка в бою потешиться: со знаменем шла на врагов и не боялась чесать, где чешется». Но я не ограничусь чесанием. Я обращусь к услугам опытного медицинского специалиста.

– Весьма благоразумное решение, сэр.

Трудность заключалась в том, что, если не считать кори, перенесенной в младенчестве, я никогда ничем не болел и знакомых врачей у меня не было. Но тут я вспомнил, что мой американский приятель, Типтон Плимсол, с которым мы обедали накануне вечером по случаю его помолвки с Вероникой, единственной дочерью полковника и леди Гермион Ведж из замка Бландингс, что в Шропшире, упомянул как-то в разговоре одного врача, который ему здорово помог. Я решил позвонить Типтону и узнать фамилию и адрес.

Типтон долго не брал трубку, а когда наконец ответил, то принялся возмущаться, что его разбудили ни свет ни заря. Но потом, когда он излил мне душу, я переменил тему и, в свою очередь, тоже излил ему душу, и тут он проявил участие и с готовностью сообщил мне необходимые сведения. Все разузнав, я вернулся к Дживсу.

– Я поговорил с мистером Плимсолом, Дживс, и теперь все ясно. Он настоятельно рекомендует, не теряя времени, обратиться к медику Э. Джимпсону Мергэтройду. По его словам, если мне требуется врач-весельчак, который, тыча в ребра стетоскопом, расскажет сначала анекдот о двух ирландцах по имени Пэт и Майк, а потом о двух шотландцах по имени Майк и Сэнди, то в таком случае Э. Джимпсон мне не подходит. Если же я ищу врача, который знает, как лечить пятнышки, то, бесспорно, именно он мне и нужен, он их изучил вдоль и поперек и лечит их с детских лет. С Типтоном, оказывается, недавно приключилась такая же беда, и Мергэтройд в два счета вернул его к жизни. Так что пока я переодеваюсь в более импозантные одежки, пожалуйста, свяжитесь с ним и узнайте, когда он сможет меня принять.

Едва я скинул свитер и фланелевые брюки, в которых завтракал, как Дживс сообщил мне, что Э. Джимпсон ждет меня в одиннадцать. Я поблагодарил его и попросил позвонить в гараж, чтобы мне подогнали машину без четверти одиннадцать.

– Немного раньше, сэр, если мне позволительно предложить,- сказал Дживс.- По причине пробок на дороге. Не _лучше ли взять такси?

– Нет, и вот почему. Я намерен после визита к врачу съездить в Брайтон и глотнуть морского воздуха. Вряд ли заторы будут хуже, чем обычно.

– Боюсь, что хуже, сэр. Сегодня утром проводится демонстрация протеста.

– Как, опять? Ей-богу, такое впечатление, что их устраивают теперь каждый час, правда?

– Безусловно, сэр, редкими их не назовешь.

– Не знаете, против чего протестуют сегодня?

– Затрудняюсь ответить, сэр. Может быть против чего угодно. Народ недоверчив и склонен роптать, и, как повелось, вечно власть проклинать.

– Поэт Нэш?

– Нет, сэр, поэт Геррик.

– Звучит довольно язвительно.

– Да, сэр.

– Интересно, чем его так допекли. Наверное, оштрафовали на пять фунтов за то, что не прочистил трубу у себя на крыше.

– Я не располагаю сведениями на этот счет, сэр. Спустя несколько минут я уже сидел в своем спортивном автомобиле, направляясь на условленную встречу с Э. Джимпсоном Мергэтройдом, и на душе у меня было до странности легко и весело для человека, у которого на груди высыпали пятнышки. Утро было великолепным, я быстро катил вперед. Еще немного, и кажется, запел бы от избытка чувств. Но вскоре мой автомобиль поравнялся с толпой демонстрантов и застрял. Я откинулся на спинку сиденья и стал благодушно наблюдать за происходящим.

Не знаю, против чего именно публика протестовала, но явно против чего-то, что ее сильно задевало за живое. К тому времени, когда я оказался среди демонстрантов, многие из них уже решили перейти от зверских воплей к языку бутылок и камней, и полицейским, которые там присутствовали в изрядном количестве, это, похоже, не особенно нравилось. Вот уж кому не позавидуешь в подобных ситуациях, так это полицейскому. Каждый, у кого есть бутылка, может преспокойно запустить ею в него, но только попробуй он швырнуть ее обратно, и назавтра же все газеты поднимут вой про зверства полиции.

Однако терпение даже самого кроткого полицейского не безгранично, и мне показалось,- а я в таких делах имею опыт, – что еще мгновение, и глубины ада содрогнутся. Хоть бы никто не поцарапал мне машину.

Смотрю, оказывается, к моему удивлению, во главе демонстрантов идет девушка, с которой я знаком. Я даже когда-то делал ей предложение. Ее звали Ванесса Кук, мы познакомились на вечеринке с коктейлями, и она была так ослепительно прекрасна, что не прошло и двух