Мало-помалу жара спадала, и с исхлестанных полей подымался бодрящий запах влажной земли. Временами град переставал, и тогда, при вспышках молний, Нини видел на Площади темные фигурки людей, которые суетились тревожно и безмолвно, как марионетки. Там был уже не один Фрутос, но также Хустито, и Хосе Луис, и Вирхилио, и Антолиано, и Матиас, и Большой Раввин, и все мужчины деревни, они наперебой запускали в воздух ракеты в отчаянной попытке отвратить бедствие. Но ракеты, взлетев, вспыхивали жалкими искорками, неяркими и бессильными, глухо лопаясь под нависшим, гнетущим небом. В жутком сверкании молний вся долина приобрела фантастический облик — церковная колокольня, скирд, Приют Дональсио, Сиська Торресильориго, тополи на берегу казались в этом странном освещении призрачными образами бессвязного кошмара. Временами град сыпался сплошной белой стеной. Нини говорил:

— Это еще хуже, чем в пятьдесят третьем.

Крысолов, во мраке стоя неподвижно за его спиной, подтверждал:

— Хуже.

Небеса обрушили на долину всю свою ярость — в течение пяти часов продолжались слепящие вспышки молний, глухие раскаты грома, упорный стук града по земле. В четыре утра все внезапно прекратилось, тучи собрались на севере, над Сиськой Торресильориго, и свет высокой влажной луны вдруг посеребрил их растрепанные края. Насколько хватал глаз, вся земля была покрыта снегом и градом; быстро таявшие градины шелестели, как раки в корзине. За Сиськой Торресильориго небо еще прорезали огненные змеи, но раскаты грома доходили уже не скоро и звучали плавно, округло, без резких ударов.

Как только рассвело, Нини спустился в деревню. Тропинка была мокрая, скользкая, и мальчик пошел в обход — идти по тимьяну было удобней. Поля внизу казались мертвыми. Огороды и три прибрежных тополя смиренно открывали жалкую свою наготу, и от крика галок на колокольне глубокая тишина становилась еще ощутимей. Колосья на полях, сбитые яростными порывами урагана в беспорядочные пучки, покорно лежали в грязи. Местами среди обезглавленных стеблей поблескивали лужи. На тропинках и вдоль межей валялись трупики перепелов и ласточек, недвижные, окоченевшие на рассыпанных зернах пшеницы и ячменя. От лежащей под паром земли Богача подымались мглистые струйки, как бывает на полях в солнечные зимние дни после морозной ночи. Тяжкий болотный дух, смешанный с запахом мокрой соломы, окутывал окрестность. Две сороки, которым всеобщее бедствие придало храбрости, резвились на старом станке для ковки лошадей, сушились на солнышке.

Войдя в деревню, Нини услыхал за дверями домов плач женщин. У черного хода Пруденова дома, полузатопленного грязью, лежала ласточка. Под карнизом, высовывая из гнезда черно-белые головки, неумолчно пищали птенцы. Улицы были пустынны, а в канавах было больше грязи, чем в разгар зимы. На Площади сеньора Кло энергично подметала две ступени, ведущие к пруду. На ограде ее двора, крытой колючими прутьями, плакат с неровно выписанными буквами гласил: «Да здравствуют призывники 56 года!» Возле дверей Хосе Луиса Лой остановился, стал принюхиваться, и Нини тихонько ему свистнул. Тогда сеньора Кло заметила мальчика, оперлась на древко метлы и, качая головой и покусывая нижнюю губу, сказала:

— Нини, сынок, что ты скажешь на эту кару божью?

— Сами видите.

— Неужто мы такие дурные люди, Нини, что заслужили такую кару?

— Наверно, так, сеньора Кло.

Возле хлевов стояла забрызганная грязью машина Богача, и тут же, на углу, дон Антеро и несколько незнакомых мужчин громко беседовали с деревенскими. Хустито, и Хосе Луис, и Матиас Селемин, и Малый Раввин, и Антолиано, и Агапито, и Росалино, и Вирхилио — все были здесь, у всех горестно глядят широко раскрытые глаза, плечи опущены, как под тяжестью непосильной ноши. Дон Антеро, Богач, говорил:

— Страховка будет выплачена. Но нельзя сидеть сложа руки, Хусто. Сегодня же надо обратиться с просьбой о предоставлении кредитов и отсрочки. Иначе грозит разорение, слышишь?

Хустито неуверенно согласился.

— За мной остановки не будет, дон Антеро, вы же знаете.

Нини прошел мимо, собаки жались к его ногам, но, еще не дойдя до виноградника, он услыхал запинающийся голос Антолиано:

— У меня… не застраховано, дон Антеро.

И неожиданно мрачный голос Матиаса Селемина, Браконьера:

— И у меня.

Гул неуверенных голосов, будто хор, подхватил слова Браконьера: «И у меня», «и у меня», «и у меня».

На дороге к винограднику навстречу Нини вышел Пруден. Казалось, появился из-под земли, как привидение.

— Нини, — сказал Пруден, — у меня пшеница в стогах, зерно не осыпалось, — он говорил, словно оправдываясь. — Я…

Мальчик не задумываясь сказал:

— Пока не высохнет, не молоти. Но и не тяни, а то может прорасти.

Пруден взял его за плечо.

— Постой, — сказал он. — Постой. Ты думаешь, я могу приняться за обмолот, когда у всех вокруг такая беда?

Нини пожал плечами. Спокойно глядя Прудену в глаза, он сказал:

— Это дело твое.

Пруден нерадостно потер руки, стараясь овладеть собой. Потом опустил правую руку в карман и протянул Нини песету.

— Возьми, Нини, за вчерашний совет, — сказал он. — Дал бы тебе больше, да, сам понимаешь, трем помощникам заплатить надо.

Миновав побитый градом виноградник, Нини подошел к речке. Чуть подальше, за тремя тополями, ему встретился Луис, парень из Торресильориго. Луис улыбнулся, сверкая белоснежными зубами и не переставая науськивать собаку:

— Ищи, ищи.

— Что ты делаешь?

— Вот еще! Не видишь? Охочусь.

— Охотишься?

— А по-твоему, в такое лето можно тут еще чем-то заниматься?

И он показал на побитые, лежащие в грязи колосья — поля вокруг превратились в бесплодную, покрытую соломой площадь.

— И в Торресильориго так?

Парень шел вдоль речки, не отставая от собаки и пробираясь меж поломанной осокой.

— Колоска целого не осталось после этой грозы, — сказал он.

Мальчик посмотрел на его разномастного пса.

— Пес твой не очень-то старается, — сказал Нини.

— Твои лучше работают?

Нини показал на Фа, которая тяжело дышала.

— Эта вот старая, на один глаз слепая, но щенок уже дело знает, в будущем году пойдет на охоту.

Парень из Торресильориго рассмеялся и похлопал себя по сапогу кончиком железного прута.

— Мой тоже молодой, — сказал он.

— Год-то ему есть.

— Исполнится на святого Максима. А ты как узнал?

— По глазам. И по пасти. Как его звать?

— Лусеро. Нравится?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— Почему тебе не нравится это имя?

— Длинное.