РЕЦЕНЗИИ:
День в августе
Из тетради ДПБ – Драгоценные Подробности Бытия
Игорь ГАМАЮНОВ
Игоря Гамаюнова – журналиста, писателя – наши читатели знают не только по его остропроблемным публикациям в «Литературной газете», где он работает третий десяток лет. Он автор романов «Капкан для властолюбца», «Майгун», повестей «Камни преткновения», «Окольцованные смертью», «Однажды в России», «Мученики самообмана», «Свободная ладья» и др. Его рассказы и очерки публиковались в журналах «Огонёк», «Знамя», «Нева», «Юность», «Смена». 21 мая ему исполняется 70 лет. Поздравляя его с этой датой, свидетельствующей о наступившей зрелости, желаем ему крепкого здоровья и творческих удач.Сегодня мы знакомим наших читателей с отрывком из его новой книги.
Мучительный август!.. Вон-вон из Москвы!.. Город-гигант, без которого я не представляю своей жизни, изматывает жарой, лавиной наглых джипов, теснящих пешеходов даже на тротуаре, грохотом отбойных молотков, снова и снова вспарывающих беззащитный асфальт, а ещё – воспоминаниями о прошлых августах, настигавших нас тревожными новостями на далёких морских берегах… Скорее, скорее отсюда, за Кольцевую дорогу, по бывшему Владимирскому тракту, за 168-й километр.
В деревню.
В тишину.
Только здесь, именно здесь, всматриваясь в свою жизнь взглядом, обострённым годами заблуждений и неизбежных прозрений, можно наконец ощутить себя частью чего-то непостижимо большого и вечного, чему и названия, кажется, нет.
Замечательный август!.. Конечно, из-за дорожных пробок я приехал в деревню только к полудню. Зато сразу узнал – клюют окуни на Лещёво. И вот – мчусь. Трещит сухая трава под велосипедными колёсами. Брызжут из-под них веером кузнечики. Вьётся тропинка к темени холма, окружённого земляным валом, – к древнему городищу, его здесь зовут Городком. (До сих пор дожди вымывают из его склонов, укрытых дубовой рощей, обломки проржавевших мечей.) Отсюда открываются взгляду серебристая Клязьма и вся её пойма с плывущими над ней облаками; их тени бесшумно скользят по траве, приглушая пестроту солнечных бликов, по зеркалу речной излуки, уплывая дальше, в Заречье, с его лугами, осколками правобережных стариц, утонувшими в камышовых зарослях, берёзовыми рощами и синеющими у далёкого горизонта лесами.
Лещёво – левобережная старица Клязьмы – соединяется с рекой болотистым ручейком. На мелководье она испятнана кувшинками и редкой камышовой порослью – там обычно маячат неподвижные цапли, подстерегая добычу. Тянется вдоль берега колючий кустарник. И вот знакомый прогал. Под куст, в тень ныряет мой велосипед, возникают из чехла сочленения длинного удилища. Новый красно-синий поплавок цепляю к леске, забрасываю. Но – какой может быть клёв в середине дня?!
Откидываюсь в траву, спрятав лицо под длинный козырёк бейсболки. Затаённо-звонкий стрёкот кузнечиков оплетает меня колдовской песней лета, завораживает сном. Тускнеют, тонут в сонной зыби цепкие городские наваждения. Нет их сейчас и словно бы не было. Есть лишь прозрачный купол неба, куда взлетаешь на одном вздохе вместе с пригревшим тебя покатым берегом, удочкой и старицей, осенённой сверканием золотой ряби. Давно, может быть, с детства, не переживал я с такой силой чувства абсолютной свободы, как в этом коротком сне, на безлюдном берегу, в хрустких объятиях обожжённой солнцем травы.
Разбудил меня гортанно-резкий, с горловым клёкотом, крик птицы. Я не сразу рассмотрел её. Она неслась вдоль берега, повторяя его изгибы, снижаясь, почти касалась воды и так внезапно, зигзагом, взлетала вверх, что было слышно, как вибрировали её сизые перья в светлых подкрылках.
Кажется, это был кобчик, вылетевший на охоту. И сразу после его пролёта начался клёв. Поплавок стал часто тонуть, уходя наискосок в воду. После подсечки окунь, согнув кончик удилища, кидался под нависавший куст, где леска неминуемо должна запутаться и оборваться. Но я кругами выводил добычу из опасного места, подтаскивал к берегу и, выдернув из воды, рассматривал зелёно-жёлтую полосатую раскраску и угрожающе растопыренные алые плавники горбатого разбойника наших вод.
А минут через сорок клёв прекратился так же резко, как и начался. Видимо, стая окуней, покружив возле моего крючка, ушла дальше, оставив мне на память четырнадцать краснопёрых красавцев.
Вывожу велосипед из-под куста, перемещаюсь, толкая его, вдоль берега. И там, где Лещёво соединяется мелким ручейком с рекой, вижу в реденьких камышах серую цаплю. Ах, как хороша она – длинные ноги, длинная шея – в своей терпеливо-величественной неподвижности, среди стеблей камыша, жёлтых кувшинок, подвижного блеска воды! Наконец-то сбудется моя мечта – я сниму долговязую королеву здешних мест цифровым «Кодаком», только бы подойти ближе. Но берег старицы здесь почти совсем гол, маячит лишь один ивовый куст, колеблющийся от лёгкого ветра.
Опускаю велосипед в траву, кладу рядом удилище и сумку, достав из неё аппарат. Крадусь, пригнувшись, к ивовому кусту. Прицеливаюсь. Мешают ветки и ветер, играющий ими. Чуть-чуть отклоняюсь, привстаю и, не успев выдвинуть объектив, вижу: большая птица, неуклюже взмахнув длинными крыльями, взлетает над камышами, кувшинками и серебристой рябью. Сложив узлом длинную шею, она становится маленькой, вёрткой и быстро уносится за реку, к старым вётлам, где у неё гнездо, сплетённое из прутьев, а в нём – молодые цаплята, обросшие уже серовато-сизыми перьями.
Спугнул! Увидела, наверное, круглым буравчато-зорким глазом чужой металлический блеск в играющих ивовых ветках.
Я катил велосипед по берегу Клязьмы, смотрел на снующих стрижей – они словно ткали прозрачное покрывало над серебристой рекой, закидывал удочку с крутых обрывистых берегов в омутки, блестевшие медленными воронками водоворотов, выуживая время от времени пучеглазых ершей и серебристо-узких верхоплавок, не подозревая, что меня ещё ждёт в этот августовский день.
Подхожу к молодому сосняку (его здесь называют Борок), подступившему вплотную к Клязьме, и замечаю: слева от меня на открытом лугу что-то ворохнулось – что-то неясно чёрное и потому тревожное. Останавливаюсь. Видно плохо. Ясно одно – там две крупные птицы. Нет, не грачи, во много раз больше. Почему на открытом месте? Может, подстрелены?
Кладу велосипед плашмя, извлекаю фотоаппарат. Крадусь. На этот раз объектив заранее выдвинут, но птицы чутко реагируют на моё приближение – настораживаются. Всматриваюсь сквозь резко увеличивающий объектив-«телевик» и внутренне ахаю: это чёрные аисты, занесённые в Красную книгу! Очень осторожны. Наверное, поэтому сели в открытом месте.
Оперение смолисто-лаковое. Красноватые клювы. Косят в мою сторону, нервно переступая ногами-
