мировой.

До сих пор по-другому и не было (факты — упрямая вещь…): на фронтах Первой и Второй мировых войн, в конструкторских бюро и на заводах воюющих сторон на внеэкономической основе³ шла беспрецедентно быстрая «доводка» прототипов будущих коммерческих изделий, которым суждено было явиться базой экономики и даже культурного уклада жизни человечества в XX веке.

Стало общим местом упоминание о ключевой роли информационных технологий в прогрессе современной цивилизации. Однако стоит вспомнить, что объединенные в единую систему управления информационные комплексы появились впервые в артиллерии и на флоте. В качестве систем управления артогнем и систем скрытой связи и координации боевых действий подводных лодок и палубной авиации авианосцев, которые играли роль интегрирующей платформы ударной группировки.

Тяжелые бомбардировщики, ставшие «отцами и дедами» пассажирских и военно-транспортных самолетов⁴… Автоматическая трансмиссия, впервые созданная и технологически отработанная для танков и «самоходок»… Радиолокаторы и сонары… Коммерческий «дебют» этих продуктов состоялся спустя 30 лет после их внедрения в системы вооружения, когда они вполне отчетливо продемонстрировали свою готовность стать товаром, а не очередным «изделием шифр такой-то…»

Бездымный порох Нобеля (и Поля Вьеля) не только принципиально улучшил баллистические характеристики пушек и стрелкового оружия. Он — внимание! — сделал прозрачным воздух над полями сражений, что в комплексе со значительно возросшей дальностью и точностью стрельбы вызвало необходимость срочно развивать воздушные инструменты разведки и целеуказания. Причем развитие это происходило со скоростью, совершенно не сопоставимой с темпами конструкторской отработки мирного времени, — за пять лет последовательно сменились 6 поколений самолетов. Такие сроки внедрения инноваций абсолютно невозможны в условиях экономики мирного времени, где первое место в списке отчетных показателей занимает прибыль.

Огромные потери личного состава не в бою, а в лазаретах от многочисленных инфекционных болезней и осложнений стимулировали срочные поиски синтетических лекарственных форм и технологий тонкого органического синтеза, базовые основы которых мы сегодня используем при производстве практически всех видов коммерческих продуктов малотоннажной химии. Не говорю уже об открытии технологии производства аммония «из воздуха» — в 1913 году заработала установка немецкого химика Ф. Габера, которая позволила кардинально разрешить проблему снабжения германской армии взрывчатыми веществами (до означенного времени взрывчатка производилась из перуанских и чилийских ископаемых нитратов, возить которые из другого полушария, согласитесь, было и далеко, и дорого). За разработку технологии, позволявшей обеспечить аграриев необходимым количеством дешевых удобрений и ликвидировать назревший в те годы мировой продовольственный кризис, Ф. Габеру в 1918 году была присвоена Нобелевская премия. Но сама технология не использовалась в мирной коммерции до тех пор, пока армейские заказы не были выполнены и перевыполнены⁵.

Ах да! Еще необходимо вспомнить Холодную войну, давшую миру все технологии, которые мы уже привычно именуем «высокими». Они породили беспрецедентно большое количество инноваций в самых различных областях человеческой деятельности. И не удивительно — беспрецедентным был масштаб военной угрозы и противостояния. Ядерное оружие... Это — серьезно. 1947 год, Bell Labs, первый транзистор… 1959 год, Роберт Нойс (Robert Noyce) из Fairchild Semiconductor и Джек Килби из Texas Instruments — первая интегральная микросхема… Серийная продукция пойдет на создание бортового компьютера ракеты «Минитмен». А в это время над первыми биотехнологическими и генно-инженерными проектами по обе стороны океана ломают головы сотрудники сверхсекретных оборонных лабораторий. И не без успеха…

Фундаментальные открытия хотя и сразу задают генеральное направление будущего прогресса, но уж очень загодя определяют грядущий характер и уклад жизни общества, которые окончательно сформируются лишь спустя примерно полвека⁶. Полвека — с учетом описанного выше механизма трансформации военных технологий в коммерческие. И — значительно позже, если эти механизмы не работают. Это обстоятельство следует принять во внимание, поскольку в периоды мирного развития экономик на них все же продолжают действовать похожие, но значительно менее заметные «вызовы» — истощение сырьевых запасов, пахотных земель, нехватка энергоресурсов, демографический кризис или… например, тотальная алкоголизация нации… Не будучи столь «заметными», как военная агрессия, эти проблемы, как правило, не вызывают адекватной реакции руководства страны, попытки их решить ведутся традиционными экономическими методами. Приближается тот самый меркантилистский момент истории, с упоминания о котором мы и начали…

Неочевидное главное

Мы располагаем огромным запасом технологий, которые до сих пор не реализованы в форме коммерческих продуктов. Вполне можно говорить об избытке и вовсе перепроизводстве такого рода «сырья», поскольку даже в «оборонке» далеко не все из них нашли себе применение. И, кстати говоря, в них «законсервированы» огромные деньги — те самые, которых в нынешнее мирное время так не хватает энтузиастам инноваций. И тем не менее, проходят десятилетия, а «залежи» даже растут…

Пытаясь ответить на вопрос, что же так сильно затрудняет приход в «нормальную» экономику новых технологий и почему так велика роль войн как фактора технологического прогресса, Л. Бадалян и В. Криворотов пришли к парадоксальному, на первый взгляд, выводу: «Удивительно, но факт — сами изобретения представляют собой наименее критичную часть входа новой технологии в жизнь. В противном случае паровой двигатель стал бы реальностью уже в античном мире, сразу после изобретения раннего прототипа Героном Александрийским, а технология массового чугуна инициировала бы индустриальную революцию еще в ханьском Китае (202 г. до н. э. — 220 г. н. э.). То, что этого не произошло, свидетельствует: сами открытия, независимо от их революционности, могут оказаться намного менее важными для развития экономики, чем наличие востребованных обществом применений для них. Поиск фундаментально новых гражданских применений становится принципиальным звеном, основной сутью процесса взаимного «притирания» человека и любой многообещающей технологии. Собственно, это и… определяет успех или неудачу любого изобретения».

Строго говоря, серьезные расходы на революционную технологию могут быть оправданы только одним — появлением принципиально новых возможностей накормить и обустроить людей. Так вот, эти возможности непосредственно из самого факта открытия технологии никак не следуют. Их еще нужно будет придумать, отыскать. Показательна в этом смысле история массовой дешевой стали, ставшей основой большинства технологий ХХ века. Знаменитый «стальной барон», Эндрю Карнеги⁷, не может считаться изобретателем в строгом смысле этого слова. За всю жизнь он не предложил ни одной новой металлургической технологии. Но это не помешало ему стать блестящим инноватором — его исключительно эффективный поиск новых применений определил успех распространения массовой стали.

Как известно из истории Британии, первые практические применения «большой» стали носили сугубо военный характер. Стальные пушки Круппа сыграли важную роль в победе во франко-прусской войне (1870 -71). Их безусловный успех привлек к стали внимание всех правительств мира и, что практически важнее, породил щедрый поток финансирования.

Однако, по расчетам Карнеги, для получения прибыли от массовой стали требовалось значительно понизить цены на фоне резкого роста объема продаж — а этого, в свою очередь, невозможно было достичь, не имея новых применений продукта. Карнеги начал со строительства стального моста Идс Бридж через реку Миссисипи в Сен-Луисе, штат Миссури, который был завершен в 1874 году. Прочность и долговечность сооружения, резко снизившие стоимость эксплуатации, создали рекламу и большой источник спроса. Далее последовал бум замены чугунных рельсов стальными, который длился около десятилетия. И стальные рельсы действительно оказались крайне прочными, а замена эта — увы! — быстро исчерпала потребности старой экономики угля и железных дорог. Впрочем, Карнеги это обстоятельство не сильно обеспокоило. У него появились новые, гораздо более «долгоиграющие» идеи новых применений стали — каркасное