более скользкой, чем хотелось бы. Повалившись на бортик, Элинор громко вскрикнула от боли.

Она ударилась коленкой, и действительно ей было ужасно больно. Но было бы гораздо хуже, если бы она ударилась лицом.

— Нелл, что с тобой?!

Сильные руки мужа подхватили ее, и Элинор почувствовала, как он прижал ее к груди.

«О Боже! — Она крепко зажмурилась. — Ведь Йен обнимает меня… голую!»

— Как ты, Нелл? Стоять можешь?

Элинор почувствовала, что он чуть отстранил ее от себя. Собравшись с духом, она приоткрыла один глаз. Ах, он разглядывал ее! И она вдруг почувствовала, как твердеют ее соски. От холода, конечно, а вовсе не от чего-то еще. И конечно же, ее не бросало в жар. Низ живота не плавился от томления, между ног не накапливалась влага, колени не дрожали.

Они поженились, когда ей исполнилось семнадцать. Она страстно его желала и не могла дождаться, когда наконец окажется с ним в одной постели.

Вспомнив о тех днях, Элинор невольно застонала.

Йен взглянул на нее с беспокойством:

— Сильно ударилась? Больно?

— Нет, не очень…

— Я вижу, что тебе очень больно, девочка. Я же слышал, как ты застонала.

Он снова прижал ее к груди и принялся поглаживать ладонью по мокрой спине. Ему, наверное, казалось, что таким образом можно утешить ее. Но это не принесло облегчения — напротив, в ней вспыхнуло пламя, которое, как ей казалось, уже давным-давно остыло.

— Скажи, что болит? Нога? Любовь моя, стоять можешь?

Она была его любовью очень давно, до того, как потеряла ребенка. Нелл подавила рвавшиеся наружу рыдания и тут же почувствовала, как Йен губами коснулся ее лба.

— О, дорогая, не плачь. Позволь, я осмотрю твою ногу.

— Нет, я…

Но Йен уже наклонился. Его рука скользнула по ее бедру, по колену, по голени. И теперь его лицо оказалось на одном уровне с… Ах, нельзя сейчас об этом думать ни в коем случае!

Пусть только думает, что влага на бедрах исключительно от ванны.

— Обопрись мне на плечи, Нелл.

Ей показалось или голос его и в самом деле вдруг охрип?

— Все в порядке, Йен. Лучше дай мне полотенце. Ты же видишь, я голая.

Он засмеялся и кивнул.

— Разумеется, вижу, Нелл.

Он провел ладонью по ее плечам и задел большими пальцами груди. Потом заглянул ей в глаза, и она увидела… Голод — вот что она увидела в его взгляде.

Когда-то, много лет назад, у него был почти такой же взгляд. Да, почти… Потому что теперь он смотрел как-то по-другому. С болью и отчаянием, возможно.

Элинор и сама была в отчаянии. Она облизнула пересохшие губы, и он проследил за движением ее языка. Потом вдруг наклонился к ней и…

Почувствовав прикосновение его губ, Элинор затаила дыхание.

— Ох, Нелл, ты замерзла, а я тут… Я… — Он отступил на шаг. — И вообще, что я тут делаю?

О Боже, он сейчас чуть не поцеловал ее! Йен чувствовал, как его одолевает неудержимое желание — причем оно с каждым мгновением усиливалось, накатывало на него… как штормовые волны на берег. Подобного он не испытывал ни с одной женщиной. И как только ему удалось остановиться?

Но слава Богу, удалось. А если бы не удалось, то Нелл сама бы его остановила. Она ненавидит его. Теперь вот стоит и смотрит на него в упор.

Он невольно нахмурился. Прикроется она хоть чем-нибудь?! Неужели не понимает, что это издевательство — стоять голышом?!

Отблески камина падали на ее влажное тело, и казалось, она стала еще красивее, чем раньше. Тело ее приобрело мягкость и округлость линий, и она немного пополнела. А ее груди…

Он поднял глаза и посмотрел ей в лицо. Ему лучше не пялиться на ее груди.

Наконец-то она завернулась в полотенце! Конечно, ему следовало бы подать ей его, но он… Если честно, он не доверял самому себе, не доверял своим рукам. Черт бы побрал эту проклятую похоть, она — как приступ бешенства. Йен отступил еще на шаг и замер, словно окаменел; он чувствовал: стоит ему лишь шевельнуться — и он набросится на Нелл, как самец во время гона. Собственно, таковым она его и считала. Еще десять лет назад она ясно дала понять, что больше не подпустит его к себе. И за прошедшие с того времени годы ни разу даже не намекнула, что передумала, хотя Макнилл от случая к случаю сообщал, что она вовсе не чурается общества мужчин. Черт побери, ведь всего две недели назад ему сообщили, что у нее роман с проклятым управляющим. Макнилл застукал их в библиотеке как раз в ту минуту, когда Пеннингтон собрался раздеть ее и разложить на ковре.

Оденется ли она когда-нибудь?!

Ну вот, слава Богу! Дотянулась до своего халата и выставила его перед собой словно щит. Чем быстрее она накинет его на себя, тем лучше.

Сейчас ему нужно просто повернуться к ней спиной, чтобы она спокойно оделась. Если он отвернется, то перестанет пожирать ее глазами.

Но Йен не мог шевельнуться. О черт, он вел себя хуже, чем прыщавый юнец, который не может насмотреться на красавицу.

Проклятие, ведь он взрослый тридцатилетний мужчина. И повидал за свою жизнь немало женских прелестей. Так с какой же стати ему стоять, задыхаться и терять голову от желания?!

Наверное, он сейчас рехнется, если она не напялит на себя какую-нибудь одежонку. А может, заговорить с ней? Может, это поможет? Думать, подыскивать слова — все это, наверное, отвлечет его.

— Что тебе понадобилось в моей спальне? — проворчал Йен.

Нелл молча пожала плечами.

— Что же ты молчишь? Я хочу знать, что ты делаешь в моей комнате.

— Это вовсе не твоя комната, а моя.

Она отвернулась и надела халат. Потом снова повернулась к нему и, затягивая пояс, добавила:

— Как ты, наверное, заметил, я только что принимала ванну. Полагаю, сейчас ты должен оставить меня в покое. А если тебе что-то нужно… Думаю, тебе лучше поговорить с экономкой.

Да, совершенно верно. Она действительно принимала ванну. А заодно… наслаждалась воспоминаниями о нем.

Господи, что это с ней творится?! А он что, кудесник? Она ведь не испытывала такого… томления уже десять лет. И хорошо бы еще столько же не испытывать. Ее вполне устраивало то, как все складывалось. Ей совсем ни к чему еще раз оказаться с разбитым сердцем.

— Это моя комната, — решительно заявил Йен.

Именно таким она его и помнила. Резким, упрямым, настойчивым. Как только у нее возобновились месячные, он заявил, что она должна лечь с ним в постель, потому что это ее супружеский долг.

По закону Йен, наверное, был прав, но она не могла уступить ему. А если бы покорилась, то в ней умерло бы что-то очень важное. Помимо ребенка, который уже был мертв к тому времени…

— Это не твоя комната, Йен.

— Нет, моя.

Он вскинул подбородок и пристально посмотрел ей в глаза. Нелл не раз говорили, что только с ней он бывает таким упрямым. И якобы он проявлял упрямство лишь потому, что она осмеливалась ему возражать.

— Ошибаешься, это моя комната. — Нелл указала пальцем на ванну. — Полагаю, в противном случае слуги лорда Моттона не принесли бы ее сюда.

Йен покосился на ванну:

— Вероятно, они что-то… напутали. Экономка уже мне все объяснила. Нет никакого сомнения, комната — моя. Я не мог ошибиться.