[ИЗ ЭЛЕГИИ 'САЛАМИН']
[Афиняне, утомленные войной с мегарцами из-за острова Саламин, издали закон, по которому под страхом смертной казни запрещалось обсуждать вопрос о возобновлении войны. Тогда, как рассказывают, Солон притворился сумасшедшим, пришел на афинский рынок и, опустившись на колени, стал декламировать элегию, в которой призывал к борьбе за Саламин. Эта элегия содержала сто стихов, из которых до нас дошло в отрывках лишь восемь.]
Вестником я прихожу с желанного нам Саламина,
Но вместо речи простой с песнью я к вам обращусь…
Я предпочту, чтобы родиной мне не Афины служили,
Но чтобы дали приют мне Фоленгандр[4] и Сикин…[5]
Мы ведь дождемся того, что повсюду, как клич, пронесется:
'Родом и он из Афин, сдавших врагам Саламин'.[6]
На Саламин мы пойдем, сразимся за остров желанный,
Прежний же стыд и позор с плеч своих снимем долой!
Все горожане, сюда! Я торговый гость саламинский,
Но не товары привез, — нет, я привез вам стихи. …
Быть бы мне лучше, ей-ей, фолегандрием иль сикинитом,
Чем гражданином Афин, родину б мне поменять!
Скоро, гляди, про меня и молва разнесется дурная:
«Этот из тех, кто из рук выпустили Саламин!» …
На Саламин! Как один человек, за остров желанный
Все ополчимся! С Афин смоем проклятый позор!
СЕДМИЦЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
Маленький мальчик, еще неразумный и слабый, теряет,
Чуть ему минет семь лет, первые зубы свои;
Если же Бог доведет до конца седмицу вторую,
Отрок являет уже признаки зрелости нам.
В третью у юноши быстро завьется, при росте всех членов,
Нежный пушок бороды, кожи меняется цвет.
Всякий в седмице четвертой уже достигает расцвета
Силы телесной, и в ней доблести явствует знак.
В пятую — время подумать о браке желанном мужчине,
Чтобы свой род продолжать в ряде цветущих детей.
Ум человека в шестую седмицу вполне созревает
И не стремится уже к неисполнимым делам.
Разум и речь в семь седмиц уже в полном бывают расцвете,
Также и в восемь — расцвет длится четырнадцать лет.
Мощен еще человек и в девятой, однако слабеют
Для веледоблестных дел слово и разум его.
Если ж десятое Бог доведет до конца семилетье,
Ранним не будет тогда смертный конец для людей.
[Следующие фрагменты Солона даются в переводах С. Радцига (20, 22–27), Г. Церетели (1, 19, 21).]
БЛАГОЗАКОНИЕ
Наша страна не погибнет вовеки по воле Зевеса
И по решенью других присноблаженных богов.
Ибо хранитель такой, как благая Афина-Паллада,
Гордая грозным отцом, длани простерла над ней.
Но, уступая корысти, объятые силой безумья,
Граждане сами не прочь город великий сгубить.
Кривдой полны и владыки народа, и им уготован
Жребий — снести много бед за своеволье свое.
Им непривычно спесивость обуздывать и, отдаваясь
10 Мирной усладе пиров, их в тишине проводить, —
Нет, под покровом деяний постыдных они богатеют
И, не щадя ничего, будь это храмов казна
Или народа добро, предаются, как тати, хищенью, —
Правды священной закон в пренебреженье у них!
Но, и молчанье храня, знает Правда,[7] что есть и что было:
Пусть, хоть и поздно, за грех все-таки взыщет она!
Будет тот час для народа всего неизбежною раной,
К горькому рабству в полон быстро народ попадет!
Рабство ж пробудит от дремы и брань, и раздор межусобный:
20 Юности радостный цвет будет войной унесен.
Ведомо иго врагов: град любезный оно сокрушает
Через крамолу, — она неправдолюбцам люба!
Беды такие народу грозят, а среди неимущих
В землю чужую тогда мало ль несчастных пойдет,
Проданных в злую неволю, в позорные ввергнутых узы,
Дабы познали они рабства тяжелого гнет?
Так к дому каждого быстро идет всенародное горе,
Двери не в силах уже бега его задержать,
Через высокую стену оно перейдет и настигнет
30 Всюду, хотя б от него спрятался ты в тайнике.
Сердце велит мне афинян наставить в одном убежденье —
Что беззаконье грозит городу тучею бед.
Народа б не сдержал и не отстал бы сам,
