После обеда мы приехали в полк, стоящий перед Джабаль-ус-Сараджем. Ничего страшного по дороге к нему нет. Днем, по крайней мере. Ведь по всему пути наши посты.

Под вечер Макокин исчез. Ушел куда-то с местным офицером.

Утром, когда надо было отправляться, подполковника еще не было. Наш старший несколько раз посылал за ним в разные стороны гонцов. Наконец начальник появился. Видно, силен был еще вчерашний заряд, если и сейчас его раскачивало из стороны в сторону, как корабль в добрый шторм.

Чуть не упав, Макокин с трудом вскарабкался на бронетранспортер, приладил на себе бронежилет, и недовольно буркнул: 'Вперед!'

Запах перегара надолго парализовал не только меня, но и всех находящихся рядом.

С большим опозданием мы появились в Таджикане, хотя, в принципе, от полка до него рукой подать. Афганцы из провинциального комитета партии, с которыми мы собирались вместе работать, к этому времени покрылись уже толстенным слоем пыли, которую выбрасывали из-под колес проезжающие машины. Увидев нас, афганцы бросились навстречу, что-то радостно выкрикивая, и работа закипела.

Пока мы распределяли керосин и подписывали договор со старейшинами кишлака, Макокин безжизненно сидел в тени. Окружающее абсолютно не интересовало его. Но как только он заприметил чай, принесенный афганцами из кишлака, то моментально ожил и, забыв о всех гепатитах, амебиазах, брюшных тифах и паратифах, на которые щедра здешняя земля, чуть ли не залпом опустошил три чайника. После этого зашевелился и вялыми жестами подозвал меня.

- Как дела, Серега?

- Нормально. Только вот надо было бы тот единственный мешок муки не по горсточке всем раздавать, а мулле подарить, целиком. Толку от этого больше будет.

- Почему не поровну? Обидятся люди!

- Наоборот. Не поймут, если уравнивать будем. Ведь мулла для них и бог, и царь. Психология у них такая. Да и сам мулла добрее станет.

- Рабская психология, - пожевал губами Макокин, тайно продавший два мешка муки накануне в дукан, но сделал все так, как я ему и присоветовал.

Мулла довольно улыбнулся: 'Мы не сделаем вам никакого вреда. Будьте уверены. Но что дальше произойдет, за кишлаком Уланг, не знаю и безопасность не гарантирую'.

Я был твердо уверен, что и здесь особой безопасности гарантировать нам он не может. Но не стал этим делиться с Макокиным, а лишь перевел краткую речь длиннобородого старика.

Подполковника враз подменили. Побледнев, он зайцем заметался между машинами. Мы с муллой проводили его непонимающими взглядами.

- Быстрее, быстрее! - подгонял солдат пинками Макокин. - Уезжаем! Банда Уланга на подходе. Возможно нападение.

Вмешиваться было делом совершенно безнадежным, и вскоре мы были дома'.

(На этом внутренний монолог заканчивается.)

'Наверное, подполковник переживает все заново, - понимающе подумал тактичный Брюханов, искоса поглядывая на Макокина, а вслух задумчиво протянул. - Да-а-а!'

- Такие вот дела, товарищ журналист, - четко подвел итог Макокин и тут же спросил: - А в газете про это напишите? Неплохо было бы, знаете, чтобы в стране узнали, чем мы тут занимаемся!

- Непременно, - с чувством сказал Брюханов, крепко пожимая офицерам руки на прощание. - Непременно. Экземпляры я вам обязательно вышлю.

На следующее утро в сопровождении мощной бронегруппы, которой можно было бы при желании очистить от духов весь Панджшер, журналист выехал на самую безопасную, а, следовательно, образцово- показательную заставу. После чего вся 'броня' дружно ушла на Кабул.

И с этого самого момента во всей дивизии потеряли всякий покой. Газеты дотошно исследовались от первой до последней страницы. Но статьи нигде не было.

Шли дни, недели, месяцы. Постепенно в соединении угасли последние надежды. Все плюнули на Брюханова да и забыли о нем. Лишь почерневший и похудевший Макокин продолжал упорно терзать на невзрачном пункте фельдъегерско-почтовой связи только что привезенные кипы газет. А не найдя ничего, привычно шел заливать горе спиртом.

И вдруг в одном из журналов Макокин увидел огромнейшую статью журналиста Брюханова. Подполковник впился в нее глазами. И чем дальше он продвигался в чтении, тем больше вытягивалось его лицо. Статья была та и не та одновременно.

В ней присутствовали: выезд; мешки муки; Таджикан; страшная дорога до него; обугленные 'наливники', а в них 'бифштексы'. Все это было, и даже больше того, о чем рассказывал заместитель начальника политотдела. Но не было здесь самого главного, самого основного - Макокина. Везде присутствовал лишь один Брюханов.

Именно он, журналист Брюханов, прорывался к Джабалям, отбивался от Уланга в Таджикане, разбрасывал муку с бэтээра служителям культа, сведя тем самым почти на нет военный конфликт в Афганистане.

Макокин завыл дурным голосом, разорвал журнал и бросился в модуль заливать горе самогоном. Тот вскоре закончился, и подполковник начал втихаря ликвидировать одеколоны и лосьоны, стоящие у офицеров в тумбочках.

Короче говоря, с Макокиным от внезапного горя и постоянного пьянства приключилась белая горячка. Его подлечили и отправили в Союз - от греха подальше. Ведь родина должна не только знать своих героев в лицо, но и принимать обратно заблудших своих сыновей.