основа основ. Новый проект, все равно что, все равно какой: храм, зоопарк, хоть клетка для самого себя, если уж ничего лучшего не подвернется, но достаточно одной удачной мысли, росчерка карандаша, и вы спасены.
Об этом он и думал, погрузившись в чтение чрезвычайно запутанных подрядных условий, сжимая ладонями раскалывающуюся голову, и что-то записывая, стиснув зубы, когда в дверном проеме возникла все та же Барбара и кашлянула (Свой телефон он отключил.):
— Это опять она…
— Фирма Борген?
— Нет… Та, что звонила поличному вопросу, я говорила вам утром… Что ей сказать?
Он вздохнул.
— Это насчет женщины, которую вы хорошо знали…
В любом состоянии надо уметь быть вежливым. Шарль счел своим долгом пошутить:
— Ой, мало ли у меня было таких женщин! Расскажите-ка поподробнее, какой у нее голос? Грудной?
Но Барбара не улыбнулась.
— Кажется, речь идет о некой Анук…
— Это вы исправили надпись на ее могиле, да?
— Что, простите? Ну да, но… а кто это говорит?
— Я так и думала. Это Сильви, Шарль… Ты меня не помнишь? Я работала с ней в больнице Питье… Я была на вашем первом причастии…
— Сильви? Ах да, конечно… Сильви
— Я не хочу тебя отрывать, просто хотела…
Ее голос стал хриплым.
— …поблагодарить тебя.
Шарль закрыл глаза, провел рукой по липу, забыл о своей боли, ущипнул себя за нос, сделал последнюю попытку заткнуть себе рот.
Прекрати. Прекрати сейчас же. Это все ерунда, ее личные переживания. Это все твои лекарства, которые не помогают, а только расстраивают психику, и все эти безупречные проекты, которыми до верху забит ваш архив. Сдержись, Бога ради.
— Ты еще здесь?
— Сильви…
— Да?
— От че… От чего она умерла? — не выдержал он.
— …
— Алло?
— Алексис тебе не сказал?
— Нет.
— Она покончила с собой.
— …
— Шарль?
— Где вы живете? Мне нужно с вами встретиться.
— Шарль, говори мне «ты». Как раньше… И у меня кое-что для…
— Сейчас? Сегодня вечером можно? Так когда?
Завтра утром в десять. Он попросил ее еще раз повторить адрес, и тут же взялся за работу.
Шок. Шоковое состояние. Он об этом узнал от Анук. Это когда боль нестерпима, и мозг на время отказывается ее воспринимать.
Полное отупение, без истерики и воплей.
— Так вот почему утки господина Каню, когда им отрезают голову, продолжают носиться, как ненормальные?
— Нет, — отвечала она, поднимая глаза к небу, это просто глупая шутка, ее придумали крестьяне в деревне, чтобы пугать парижан. И это полный идиотизм… Потому что мы ведь ничего не боимся, правда?
Где они могли об этом говорить? Наверняка в машине. Больше всего глупостей она наговорила именно в машине…
Как
— Да нет же… Боль — это ведь хорошо…Это счастье, что она существует… Без нее нам не выжить, парни… Да-да! Мы бы совали руки в огонь, вот ты ругнешься, попав молотком по пальцу вместо гвоздя, но зато у тебя все пальцы целы! Все это я вам рассказываю, чтобы… Да что он там размигался своими фарами? Ну давай, жиртрест, обгоняй! Эээ… на чем я остановилась?
— На гвоздях, — вздыхал Алексис.
— Ну да! Вы должны понять: поделки, барбекю там всякие, это вы усекли… Но потом, вот увидите, из-за каких-то вещей вам все равно придется страдать. Я говорю «вещи», но имею в виду вообще-то людей… Людей, ситуации, чувства…
Мы сидели на заднем сиденье, и Алексис крутил пальцем у виска.
— Если я вижу мигающие фары, я и тебя разгляжу, дурачок.
И все же послушайте! Это важно, то, что я вам говорю! Если что-то в вашей жизни причиняет вам страдания, бегите от этого, дорогие мои. Со всех ног. И побыстрей. Обещаете?
— О'кей, о'кей… Будем делать, как утки, не беспокойся…
— Шарль?
— Да?
— Как ты его терпишь?
Я улыбнулся в ответ. Мне было весело с ними.
— Шарль?
— Что?
— Ты понял, что я сказала?
— Да.
— А что я сказала?
— Что боль — это хорошо, потому что она позволяет нам выжить, но что ее надо избегать, даже если головы уже нет…
— Подхалииим… — простонал мой сосед.
Чем ты прикончила себя, Анук Ле Мен? Здоровенным молотком?
Она жила в девятнадцатом округе, рядом с больницей Робер-Дебре. Шарль приехал на час раньше.
