Лежачего не бьют.
— Мам, передай бокалы…
— Не могу поверить.
— Мам… Ну хватит, стоп. Она умерла.
— Нет. Она не могла…
— Чего не могла?
— Такие, как она, не умирают…
— Еще как умирают! Сама видишь… Давай, помоги мне, а то мне тоже надо ехать…
Молчание. Гул посудомоечной машины.
— Она была сумасшедшая…
— Я пошел спать, — объявляет отец.
— Да, Анри! Она была сумасшедшая!
— Я просто сказал, что иду спать, Мало… — устало отвечает он, обернувшись.
— Знаю я, о чем ты думаешь!
На мгновение она замолчала, потом продолжила бесцветным голосом, глядя куда-то вдаль, за окно, на тень, ушедшую в мир иной, не заботясь о том, что ее могут услышать:
— Как-то раз, я помню… Это было в самом начале… Я ее едва знала… Я подарила ей растение… какой-то цветок в горшке, уже не помню… Кажется, хотела отблагодарить за то, что они так часто приглашают Шарля… Ничего особенного, обычный цветок, должно быть, купила его на рынке… А через несколько дней, нежданно-негаданно она вдруг позвонила в дверь. Она была вся на взводе, пришла вернуть мой подарок и буквально совала его мне в руки.
«В чем дело? — заволновалась я, — что-то не так?» «Я… я не могу держать его у себя, — бормотала она, — он… Он умрет…» А сама белая, как полотно. «Но… почему вы так решили? Он в полном порядке!» «Нет-нет, смотрите… Несколько листочков пожелтели, вон там, видите?» Она вся дрожала. «Да ладно вам, — засмеялась я, — это нормально! Оборвите их, и все!» И тут, как сейчас помню, она разрыдалась, оттолкнула меня и поставила горшок у моих ног.
Ее невозможно было успокоить.
«Извините. Извините. Но я не могу, не могу им заниматься, — всхлипывала она, — понимаете, у меня нет сил… Это выше моих сил… Людьми, да, детьми, пожалуйста… И даже им я зачастую ничем не могу помочь, и они все равно уходят, вы понимаете… Но тут, когда на моих глазах загибается еще и этот цветок, я…» Она залилась слезами. «Я не могу… Не заставляйте меня… Потому что… потому что это не так важно, понимаете… Да? Это ведь все не так важно?»
Она меня напугала. Мне даже не пришло в голову предложить ей чашечку кофе или хотя бы просто пройти в дом.
Я смотрела, как она сморкается в рукав и таращит глаза, а про себя думала: эта женщина сумасшедшая. Просто психопатка…
— И что дальше? — не выдержав, спросила Клер.
— Да ничего. А что я, по-твоему, должна была делать? Забрала свой цветок и поставила вместе с остальными в гостиной, где он, наверно, и прожил много лет!
Клер сражалась с мешком для мусора.
— И что бы ты сделала на моем месте?
— Не знаю… — прошептала она.
Письмо… Долю секунды она колебалась, прежде чем сбросить объедки, куски жира и кофейную гущу поверх того, что осталось ей от Алексиса. Чернила потекли. Она со всей силы затянула мешок, завязка лопнула. Черт побери! простонала она, закидывая его в бак. Черт побери.
— Ты вообще ее помнишь? — не унималась ее мать.
— Конечно… Подвинься, дай я тут пол протру…
— И она никогда не казалась тебе сумасшедшей? — спросила она, взяв дочь за руку, чтобы та на секунду остановилась.
Клер встала, сдунула в сторону непослушную прядь волос и спокойно посмотрела на мать. Она не дрогнула под взглядом этой женщины, которая прочитала ей столько нотаций, прививая свои принципы, свою мораль и прочие хорошие манеры.
— Нет.
Она вновь сосредоточилась на досках пола.
— Нет. Никогда, представь себе…
— Да что ты? — несколько разочаровано отозвалась та.
— Она мне всегда казалась такой…
— Какой — такой?
— Такой красивой.
Мать недовольно поморщилась:
— Конечно, она была красивая, но я ведь не об этом тебе говорю, я же о ней самой, о ее поведении…
Прекрасно тебя поняла, подумала Клер.
Она сполоснула тряпку, вытерла руки — и вдруг почувствовала себя старой. Или наоборот — снова ребенком, младшенькой.
Что примерно одно и то же.
Чмокнула маму в нахмуренный лоб и пошла одеваться.
Из прихожей крикнула «спокойной ночи, папа», — он должен был слышать, наверняка, — и захлопнула за собой дверь.
Сев в машину, включила сотовый, конечно, никаких сообщений, переключился в режим ожидания, она взглянула в зеркальце, чтобы сдать назад, и увидела, что нижняя губа распухла и кровоточит.
Дура несчастная, отчитывала она себя, с удовольствием продолжая терзать губу. Жалкий адвокатишка! Способная отстоять целое водохранилище, спиной прикрыв чудовищную плотину, и вот тебе на: каких-то трех слезинок не смогла сдержать и уже захлебывается, тонет в своем нелепом горе!
Спать тебе пора.
Она зашла в ванную.
— Звонили из Air France. У них твой чемодан… Он проворчал несколько слов, полоская рот.
— Ты знал об этом?
— О чем, прости?
— Что ты забыл чемодан в аэропорту?
Он утвердительно кивает и их отражения в зеркале приводят ее в уныние. Отворачивается, чтобы расстегнуть блузку.
— Можно узнать, почему? — продолжает она.
— Он был слишком тяжелый… Молчание.
— И что, ты… ты его оставил?
— У тебя новый лифчик?
— Можно узнать, что происходит?
Сцена в зеркале: две поясные фигуры, как в балаганном представлении, долго и пристально всматриваются в отражения друг друга, ни разу не обменявшись взглядами.
