– Нам нужен вон тот молодец. – Он указал на темно-рыжего бычка, который стоял, подогнув заднюю ногу. – Он уже пару дней на трех ногах ковыляет. Копытная гниль, не иначе.

Я направился к бычку, но он улепетнул от меня так проворно, словно и не хромал вовсе.

– Придется выгнать его в проход, мистер Стоукилл, – сказал я. – Вы бы не открыли ворота?

Когда тяжелые брусья были отодвинуты, я зашел бычку в тыл и погнал его к проходу. Казалось, он сразу выскочит туда, но в воротах он остановился, поглядел в проход и кинулся обратно. Несколько раз я резво обежал сарай следом за ним и наконец сумел завернуть его к проходу – но с тем же результатом. После пяти-шести попыток я перестал чувствовать холод. Бег вперегонки с бычками – вот лучшее средство для того, чтобы хорошенько пропотеть, и я уже совершенно забыл про суровое снежное царство снаружи. К тому же мне явно предстояло разогреться еще больше, потому что бычок вошел во вкус игры: после каждого моего броска он весело вскидывал ноги и выписывал замысловатые восьмерки.

Упершись руками в бока, я кое-как перевел дух, а потом повернулся к фермеру.

– Ничего не получается, – сказал я. – Он упирается. Лучше бы накинуть на него веревку.

– Незачем, молодой человек. Он у нас сам в ворота пойдет. – Старик проковылял в угол и вернулся с охапкой чистой соломы. Он аккуратно рассыпал ее в воротах и дальше по проходу, а потом кивнул мне: – Ну-ка, погоните его еще раз.

Я ткнул упрямца в круп. Он рысцой направился прямо к воротам и без колебаний выбежал между столбами в проход.

Вероятно, мистер Стоукилл заметил мое удивление.

– Ему, надо быть, булыжники не понравились. А под соломой их и не видать.

– А… да… понимаю! – И я медленно вышел вслед за бычком.

Действительно, у него оказалась копытная гниль – средневековое название влажной гнойно-гнилостной флегмоны, подсказанное тяжелым запахом некротизированной ткани между копытцами, а в те дни в распоряжении ветеринаров еще не было ни антибиотиков, ни сульфаниламидов. Теперь просто делаешь инъекцию, твердо зная, что через день-другой животное исцелится. Но тогда я мог только, с трудом удерживая дергающуюся ногу, замазать инфицированную межкопытную щель вязкой смесью медного купороса с дегтем, наложить вату и туго перебинтовать. Кончив, я снял пиджак и повесил его на гвоздь. Мне было жарко.

Мистер Стоукилл одобрительно оглядел повязку.

– Хорошо, очень хорошо, – объявил он. – Ну, а теперь у меня поросятки вон в том закутке животами маются. Вы бы их укололи вашей иголкой.

У меня были различные лечебные сыворотки от кишечной палочки, которые иногда помогали в таких случаях, и я, полный оптимизма, вошел в закуток к поросятам. Но тут же стремительно выскочил оттуда, потому что их мамаше не понравилось появление чужака среди ее отпрысков и она ринулась на меня, разинув пасть и испуская звуки, напоминающие хриплый лай. Ростом она мне показалась с хорошего осла, и, когда разверстая пасть с огромными желтыми клыками нацелилась на мое бедро, я счел за благо ретироваться. Пулей вылетев наружу, я захлопнул за собой дверь, а потом задумчиво поглядел в закуток.

– Надо ее оттуда увести, мистер Стоукилл, а то я ничего сделать не смогу.

– Ваша правда, молодой человек. Сейчас я ее уведу.

Он зашаркал прочь, но я протестующе поднял руку:

– Нет-нет, я сам! – Не мог же я допустить, чтобы щуплый старичок вошел туда и, возможно, был сбит с ног, растерзан… Я поглядел по сторонам в поисках оборонительного оружия. К стене был прислонен видавший виды широкий совок, и я схватил его.

– Откройте, пожалуйста, дверь, – сказал я. – Сейчас я ее оттуда выдворю.

Войдя в закуток, я выставил совок перед собой и попытался оттеснить могучую свинью к двери. Но мои поползновения шлепнуть ее по заду оказались тщетными: как я ни кружил, она все время обращала ко мне разинутую пасть и свирепо урчала. Затем она ухватила совок зубами и начала его грызть. Тут я сдался. Выскочив из закутка, я увидел, что мистер Стоукилл волочит по булыжнику нечто металлическое и объемистое.

– Что это? – спросил я.

– Мусорный бачок, – буркнул фермер.

– Бачок? Но зачем…

Он не задержался для объяснений и прямо вошел в закуток. Свинья ринулась на него, а он подставил ей бачок, в который она с разгона и всунула голову. Согнувшись в три погибели, старик начал теснить ее к открытой двери. Свинья растерялась. Оказавшись вдруг в непонятном темном месте, она, естественно, начала пятиться, и фермеру оставалось только направлять ее отступление. Не успела она понять, что происходит, как оказалась снаружи. Старик невозмутимо сдернул бачок и махнул мне:

– Ну, мистер Хэрриот, теперь вы можете и войти.

Вся эта операция заняла не больше двадцати секунд.

Я почувствовал значительное облегчение, а главное, я твердо знал, как действовать дальше. Взяв лист кровельного железа, предусмотрительно приготовленный фермером, я двинулся на поросят. Загоню их в угол, загорожу выход из него листом и в один момент сделаю инъекции.

Но поросятам передалось возбуждение их мамаши. Опорос был удачный, и по закутку, точно миниатюрные скаковые лошади розовой масти, носились шестнадцать поросят. Долгое время я стремительно бросался на них, стараясь собрать их листом в кучу, но они прыскали в разные стороны от него. Уж не знаю, сколько времени я потратил бы на эту охоту, но тут на мое плечо легла ласковая рука.

– Погодите-ка, молодой человек, не торопитесь! – Старый фермер благожелательно поглядел на меня. – Вы бы перестали за ними гоняться, и они скоро успокоятся. Передохните минутку.

Я стоял рядом с ним, совсем запыхавшись, и слушал, как он увещевает этих чертенят.

– Гись-гись, гись-гись, – бормотал мистер Стоукилл, не делая ни единого движения. – Гись-гись, гись- гись.

Поросята перешли с галопа на рысцу, а затем словно по какому-то телепатическому сигналу все разом остановились, сгрудившись розовой кучкой в углу.

– Гись-гись, – одобрительно произнес мистер Стоукилл, незаметно пододвигаясь к ним с листом наготове. – Гись-гись.

Ровным, неторопливым движением он загородил листом угол с поросятами и для верности упер в него ногу.

– Ну-ка нажмите сапогом с той стороны, и уж они не вырвутся, – благодушно произнес он.

Сама инъекция заняла лишь несколько минут. Мистер Стоукилл не сказал: 'Ну, кое-чему я вас нынче научил, молодой человек'. В его спокойных серых глазах не пряталось ни злорадство, ни самодовольство. Он сказал только:

– Нынче я вас совсем загонял, молодой человек. Теперь поглядите-ка корову. У нее горошина в соске.

В дни ручного доения 'горошины' и иные закупорки сосков были частым явлением. Причиной могли быть кусочки молочного камня, крохотные опухоли, повреждения выстилающей ткани соска и еще всякая всячина. Крайне увлекательная, хотя и весьма узкая область, и к корове я направился с живым интересом.

Впрочем, я был еще на некотором расстоянии от нее, когда мистер Стоукилл положил мне ладонь на плечо.

– Погодите, мистер Хэрриот, не трогайте ее пока, не то она вас лягнет. Очень у нее норов подлый. Погодите минутку, я ее привяжу.

– Хорошо, – сказал я, – только веревку дайте мне.

– Да лучше бы я сам…– начал он нерешительно.

– Нет-нет, мистер Стоукилл, не затрудняйтесь. Я отлично знаю, как помешать корове брыкаться, – сказал я сдержанно. – Будьте добры, дайте мне веревку.

– Да ведь… она такая… Брыкается почище лошади. Удойная, это верно, да только…

– Не беспокойтесь, – уронил я с улыбкой. – У меня она не порезвится.