оставалась такой же полной и богатой, как и всегда. Все то же чувство сладкого предвкушения не покидало их, когда пижама соприкасалась с ночной рубашкой, все то же возбуждение не оставляло их по выходным и в другие выкроенные украдкой моменты, ведь в доме были еще и мальчики. Джина была здоровой молодой женщиной. Ричард был в самом расцвете сил. После девяти лет совместной жизни их отношения стали еще более гибкими, разнообразными и изобретательными. Единственная разница, и притом существенная, я думаю, вы с этим согласитесь, состояла в том, что Ричард теперь был импотентом. Хроническим и безнадежным. Хотя в остальном все оставалось как прежде.
Он был с ней импотентом по ночам, и по выходным, и утрами — когда его мальчики давали ему хоть какой-то шанс! (Топот босых ножек; упрямая и неумелая возня с дверной ручкой; резкий оклик из спальни, вызывающий недоуменное шушуканье, растерянное отступление; звенящая тишина перед тем, как навалиться на дверь что есть силы, — а потом слезы, причитания.) Иногда, когда расписание Таллов совпадало, он был с ней импотентом и днем. Их эротические игры не ограничивались спальней. Только в прошлом месяце он был с ней импотентом на лестнице, на диване в гостиной и на кухонном столе. Однажды, после одной вечеринки в окрестностях Оксфорда, он был с ней импотентом прямо на заднем сиденье «маэстро». А два дня спустя они напились, точнее напилась Джина, потому что Ричард успел набраться еще раньше, и, возвращаясь из «Экспресс-пиццы», они воспользовались своим ключом и забрались в городской сад, и Ричард был с ней импотентом на лоне природы. Он был импотентом на лоне природы, под немой тенью плакучей ивы, и Диана стояла над ними, полуотвернувшись, словно чувствовала себя обманутой и оскорбленной, а выше, намного выше мерцали звезды Млечного Пути.
Все было настолько плохо, что Ричард говорил — и даже подумывал — о том, чтобы бросить пить; он даже говорил — но еще не думал — о том, чтобы бросить курить. Он понимал, что все его беды, по сути, проистекают от литературы и что спасти его сможет только читатель или месть. Поэтому он ничего не делал, только принимал валиум и кокаин.
— Это суровая мера. Это похоже на ультиматум, — сказала Джина в темноте.
Ричард ничего не ответил.
— Ты устал. Ты слишком много думаешь.
Ричард ничего не ответил.
Сизо-серый дом Гвина в невинном свете утра — дом Деми на заре. И наш неусыпный страж, очень даже незаурядный в своем роде. По имени Стив Кузенс: воспитанник доктора Барнардо.
На этот раз Скуззи смотрел на дом не из фургона, а из своего «косуорта» (тонированные стекла, белая обивка, низкая посадка гоночной машины). Он рассматривал дом не как произведение архитектуры и даже не как объект недвижимости, а как мозаику из разного рода уязвимых мест. Он смотрел на дом как робот-автомат — по внутреннему сигналу объектив его внутренней камеры автонаводился, а потом срабатывала вспышка. С точки зрения безопасности балкон на втором этаже был просто курам на смех. Но представься удобный случай, и Скуззи попытался бы проникнуть в дом прямо через парадный вход. Ведь здесь ему ничего, кроме информации, не нужно.
Давайте посмотрим на дом с другого места. Вот окна в хозяйской спальне. Стекла в них слегка подрагивают.
Кто может проникнуть туда — непрошеный гость, шпион, частный сыщик? Туда хочет проникнуть Ричард Талл. Не телесно, не живьем. Он хочет сделать с Гвином то, что Гвин сделал с ним. Он хочет убить его сон. Он хочет вложить информацию в сон спящего; тогда они будут квиты.
Но я туда не пойду. Я туда не пойду, пока. Просто не пойду, и все.
~ ~ ~
Всем было вполне очевидно, что Гвин и Деметра Барри — идеальная пара.
Достаточно было только взглянуть на них, чтобы понять: этот брак из тех, что заключаются на небесах.
Они постоянно держались за руки (они были в прямом смысле слова «неразлучны»). Он постоянно называл ее «любовь моя». Она постоянно целовала его в щеку. Они были любящей и нежной четой, совершенным идеалом, мечтой. Даже Ричард был вынужден с этим согласиться: для него это было совершенно тошнотворное зрелище. Журналисты, ведущие разделов светской хроники, такие как Рори Плантагенет, отмечали, что во время разных вечеринок и торжеств Гвин и Деми с трудом отрывались друг от друга, когда динамичные законы общения вынуждали их ненадолго расстаться. Было известно, что Гвин впадает в восторженно-мечтательное состояние, когда жена от него немного отходит. «Я просто смотрю, — обычно говорил он, очнувшись от транса. — Просто любуюсь моей леди». (Ричарда, если ему случалось оказаться поблизости, обычно начинали одолевать «черные» видения: кувалдой в переулке, пырнуть стамеской на темной лестнице…) Журналисты, бравшие у Гвина интервью и писавшие о нем очерки, не раз отмечали, как озаряется его лицо, когда в дверях гостиной появляется леди Деметра с чайным подносом, на котором неизменно красуется шикарная коробка любимых шоколадных конфет Гвина. (Читая об этом, Ричард тоже весь озарялся. В клубах сигаретного дыма ему виделся крадущийся по улице темный тип с монтировкой в одной руке и острым горлышком разбитой пивной бутылки в другой.) Четвертая серия «Семи высших добродетелей: Безграничная любовь к жене» запечатлела чету Барри. Вот, взявшись за руки и сплетя пальцы, они прогуливаются на фоне белочек, зеленых лабиринтов и подернутых ряской прудов в Холланд- парке. А вот жена писателя, нахмурив брови, с интересом склоняется над его плечом, в то время как писатель с улыбкой что-то бормочет, глядя на экран своего монитора. Потом вы застаете их во французском ресторане недалеко от дома за десертом — они кормят друг друга с ложечки капающим подтаявшим мороженым. Гвин говорит в камеру о постоянной потребности делать друг другу подарки — «небольшие вещицы, но всегда чуть дороже, чем следовало бы». (Ричард, сидевший перед телевизором и вяло пытавшийся острить, на эту фразу отреагировал очень бурно: где бы найти громилу, головореза, чтобы расквасил эту наглую рожу.) Деми была богата. Но и Гвин теперь был богат. Он был умен. И она теперь тоже. Ее отец со своей тростью в своем изрытом колесами экипажей поместье; и его отец, валлиец, в спортивных штанах на грязных улицах. Любовь соединяет. В богемной элите благородное происхождение соединяется с умом. Вслушайтесь только. «Я думаю о ее мире» — Гвин. «Я просто чувствую, что мне невероятно повезло» — Деми. Гвин: «Она — лучшее, что со мной случалось за все эти годы». Деми: «Люди спрашивают, что значит быть замужем за гением, и я отвечаю, что это просто восхитительно».
А Ричард, мучаясь от приступов тошноты, выискивает наемных убийц по «Желтым страницам»…
Он обзвонил все лондонские офисы «Нью-Йорк таймс». У них был воскресный экземпляр газеты, и Ричард мог в любое время приехать, чтобы заглянуть в него в поисках нужных сведений или просто на него посмотреть, но взять с собой газету было нельзя. Ему посоветовали обратиться в отдел международных доставок в Северном Айлингтоне. В плаще, с тяжелой от похмелья головой и книгой (на сей раз это была «Биография Уильяма Давенанта, незаконнорожденного сына Шекспира»: к началу будущей недели ему нужно было написать на эту книгу рецензию в 600 слов), Ричард сел в метро на Лэдброук-Гроув. Потом он сделал две пересадки: на «Паддингтон» и на «Оксфорд-Серкус» — и доехал до Айлингтона. Потом он сорок пять минут брел по пустынным улицам, нервно сжимая пальцы, пока наконец не наткнулся на одинокого старика — настоящий кладезь информации, — ютившегося в киоске, битком набитом разными иноземными изданиями: «Франкфуртер цайтунг», «Эль пайс», «Индия тудэй» и множеством других газет, изобилующих текстами на фарси и санскрите. Старик сказал, что он не заказывает воскресные номера «Нью-Йорк таймс», только обычные. В киоске очень мало места. Ричард вернулся домой. Несколько дней спустя, немного успокоившись, он снова обзвонил лондонские офисы «Нью-Йорк таймс», и ему посоветовали обратиться к распространителям в Чипсайде. Ричард последовал этому совету. В Чипсайде ему ответили, что воскресные экземпляры «Нью-Йорк таймс» поступают по подписке, хотя, правда, может быть один, случайно… Ричард употребил все свое обаяние, чтобы очаровать молодую женщину на другом конце провода. Но вся беда в том, что у Ричарда не было обаяния, уже совсем не осталось, и распространительница сказала, что ему придется прийти к ним в понедельник утром и попытать счастья на общих основаниях.
