Такие книги, как «Главная улица» и «Бэббит» Синклера Льюиса, а также «Американская трагедия» Драйзера, были творениями ума, искренне и непосредственно интересовавшегося Америкой и больше не поглядывающего на восток в поисках новых методов или покровительственного одобрения. Американские поэзия и художественная литература теперь действительно стали независимыми до агрессивности; такие критики, как Г.Менкен, стремились удивить мир изысканной свежестью и утонченностью восприятия, делая это очень искренне, шумно и страстно. А писатели, подобные Шервуду Андерсону и Джеймсу Кейбеллу, показали многообещающую новизну и энергию.
И хотя в современной американской литературе пока нет великих имен и большого количества выдающихся произведений, тем не менее, принимая во внимание богатство, изобилие, а также неуемную любознательность этой многочисленной новой читающей публики, трудно поверить, что вскоре не появится большой массив первоклассных литературных произведений как эквивалент возросших возможностей Америки.
Европейскому писателю нелегко дать оценку литературному процессу в Индии в XIX столетии. Тенденцией британского правления было игнорирование или сведение к минимуму интеллектуальной деятельности индийцев, поэтому существует мало перево-
дов того значительного количества рассказов и романов о современной жизни, написанных на местных языках.
Рабиндранат Тагор (1861—1941) широко известен на Западе, однако скорее как поэт, чем как романист и публицист. Восток, несомненно, следует за Западом в своем экономическом и социальном развитии, и те же силы, которые вызвали к жизни такие литературные формы, как большой роман, повесть, рассказ и лирика на Западе, вероятно, дадут похожие результаты и в Азии.
В Японии и Китае уже происходит великое интеллектуальное брожение. Искусство и организация перевода и пересказа как средств взаимосвязи между Востоком и Западом развиты еще совсем слабо, однако они постоянно совершенствуются и развиваются, приближая то, может быть, недалекое время, когда хотя бы писатели-прозаики, если не поэты-лирики, с самого начала своей карьеры будут обращаться ко всемирной аудитории.
Научные исследования, философская мысль и литературно-художественная деятельность рассмотренного нами периода были более многочисленными, гораздо более качественными и доступными для возросшего числа людей во всем мире, чем когда-либо прежде. И нет никаких признаков сколько-нибудь значительной паузы в этом постоянно усиливающемся потоке разума.
1. «Вооруженный» мир перед мировой войной.
2. Имперская Германия. 3. Дух империализма в Британии
и Ирландии. 4. Империализм во Франции, Италии
и на Балканах. 5. Россия — великая монархия.
6. Соединенные Штаты и имперская идея. 7. Непосредственные причины мировой войны.
8. Итоги мировой войны на 1917 г. 9. Мировая война от крушения России до перемирия
1
В течение тридцати шести лет после Сан-Стефанского соглашения и Берлинского конгресса Европа сохраняла нелегкий мир в пределах своих границ; за этот период не было ни одной войны между ведущими государствами. Они препирались, запугивали, угрожали друг другу, но до настоящей вражды дело не доходило. После 1871 г. все поняли, что современная война является вещью гораздо более серьезной, чем профессиональные войны XVIII в., усилием целых народов, которое может сурово сковать социальную систему, авантюрой, в которую нельзя пускаться сломя голову. Механическая революция постоянно обеспечивала появление все более мощных (и более дорогих) средств разрушения на суше и на море, а также более быстрые транспортные средства, при этом делая все более невозможным ведение войны без полной дезорганизации экономической жизни общества. Даже министерства иностранных дел чувствовали страх перед войной.
И хотя войны боялись так, как нигде и никогда в мире прежде, не было сделано ничего для организации международного контроля по предотвращению сползания человечества к новой войне. Правда, в 1898 г. молодой царь Николай II (1894—1917) издал рескрипт, приглашавший другие великие державы на конференцию государств, «стремящихся обеспечить великой идее всеобщего мира триумф над элементами беспорядка и раздора».
Этот рескрипт напоминает декларацию его предшественника Александра I, задававшего тон Священному союзу, и испорчен тем же предположением, что мир может быть установлен между суверенными правительствами, а не в результате максимального обеспечения потребностей и прав всех народов, составляющих человечество. Урок Соединенных Штатов Америки, который продемонстрировал, что не может быть ни единства действий, ни мира, пока над понятием «народ Виргинии» или «народ Массачусетса» не возобладает понятие «народ Соединенных Штатов», остался совершенно незамеченным в европейских попытках умиротворения.
В Гааге в Голландии были проведены две конференции — одна в 1899, другая в 1907 г.,— и на второй конференции были представлены почти все суверенные государства мира. Они были представлены дипломатами, общее умонастроение в мире не было ориентировано на выработку всеобщих принципов, простые же люди вообще не знали, что эти конференции проводились. Собравшиеся представители по большей части мелочно торговались по каждому пункту международного закона, касающегося войны, отложив в сторону запрещение войны как жуткой химеры. Эти Гаагские конференции не сделали ничего для развенчания идеи о том, что в международной жизни неизбежно соперничество. Они приняли эту идею. Они не сделали ничего для выработки мировым сообществом понимания того, что интересы человечества — выше интересов правителей и министерств иностранных дел. Юристы и государственные деятели всех стран, которые принимали участие в этих заседаниях, были так же мало заинтересованы работать во благо всего человечества, как и прусские государственные деятели в 1848 г.— приветствовать общегерманский парламент, который имел верховенство над правами и «политикой» короля Пруссии.
В Америке на трех Панамериканских конференциях 1899, 1901 и 1906 гг. был достигнут определенный прогресс в создании схемы международного арбитража для всего Американского континента.
Мы не будем здесь подробно останавливаться на личности и доброй воле Николая II, который выступил инициатором Гаагских конференций. Возможно, он думал, что время играет на Россию. Однако не может быть никаких сомнений в общем нежелании великих держав обсуждать перспективу слияния суверенных государств, без которого проекты прочного и долговременного мира являются абсурдными. Они стремились не к прекращению соперничества между государствами, кульминацией которого всегда была война, а скорее к удешевлению самой войны, становившейся слишком дорогой. Каждый хотел минимизировать потери в локальных стычках и конфликтах и установить такие международные законы, которые сковывали бы в военное время его наиболее сильных соперников, а ему неудобств не причиняли.
- Это и были практические цели участников Гаагской конференции. Они ездили на эти собрания, чтобы угодить Николаю II, точно так же, как монархи Европы подписались под евангельскими декларациями Священного союза, чтобы угодить Александру I; но, принимая участие в этих конференциях, они просто пытались, в меру своего понимания, извлечь хоть какие-то выгоды.
Результатом Франкфуртского мира стала опруссаченная и объединенная Германия — наиболее грозная из всех великих держав Европы. Франция была унижена и искалечена. Ее возврат к республике привел к тому, что у нее не осталось друзей ни в одном из королевских дворов Европы. Италия была еще подростком; Австрия быстро скатывалась до положения послушного сторонника германской политики; Россия была огромной, но неразвитой; а Британская империя была сильной только на море. За пределами Европы Германии приходилось считаться лишь с Соединенными Штатами Америки, быстро превращавшимися в великую индустриальную нацию, не имевшую, однако, ни армии, ни флота, достойных внимания по европейским меркам.
Новая Германия, получившая форму созданной в Версале империи, представляла собой сложное и
