достижимые пределы; путь на запад был открыт, но вел лишь обратно в исходную точку — Для смертных.

Элендиль и его сыновья возглавляли небольшую партию «верных», которая не принимала участия в попытке силой захватить власть над миром и бессмертие; при затоплении Нуменора они спаслись; великая буря пригнала их на восток и выбросила на западный берег Средиземья, где они и основали свои королевства. Однако вернуться им было не дано, равно как и прочим смертным; отсюда — их ностальгическая грусть.

Но обещание, данное эльдар (Высоким эльфам, но не другим разновидностям; те давным-давно сделали свой окончательный и бесповоротный выбор и предпочли Средиземье раю) за их страдания в борьбе с первоначальным Темным Властелином, все равно должно было быть выполнено: состояло же оно в том, что эльфы всегда смогут покинуть Средиземье, если того пожелают, и уплыть за Море на Истинный Запад по Прямому Пути, и так добраться до Эрессэа, — однако тем самым они уйдут из истории и из времени и никогда более не вернутся. Полуэльфы, такие, как Эльронд и Арвеи, вправе выбрать свой род и свою судьбу: выбрать раз и навсегда. Потому столь горько для Эльронда и Арвен их расставание.

Но в данной истории предполагается, что возможны определенные редкие исключения или компромиссы (предполагается на законном основании? исключения, сдается мне, бывают всегда); так что и некоторые «смертные», сыгравшие важную роль в делах эльфов, могут отправиться вместе с эльфами в Эльфийский дом. Например, Фродо (благодаря особому дару от Арвен) и Бильбо, а со временем и Сэм (как предрек Фродо); ив качестве единственного исключения — гном Гимли, как друг Леголаса и «паладин» Галадриэли.

Об этом я в своей книге не упомянул ни словом, но в основе лежит следующая мифическая концепция: для смертных, поскольку их «род» нельзя изменить навечно, это, со всей определенностью — лишь временное вознаграждение: исцеление и воздаяние за страдания. Жить вечно они не могут, и, хотя возвратиться на смертную землю не могут тоже, могут «умереть», и «умрут» — по доброй воле, и покинут мир. (В этих условиях возвращение Артура было бы абсолютно невозможным — как просто-напросто досужий вымысел.)

Мне очень жаль, что Ледяной залив Форохель [4] не сыграл (до сих пор) хоть сколько-нибудь значительной роли. Это название «по-эльфийски» всего-навсего означает «Северный лед»: это все, что осталось от холодов Севера, королевства изначального Темного Властелина более ранних эпох. На самом деле, говорится, будто Арведуи, последний король Арнора, бежал туда и попытался спастись оттуда на корабле, но погиб во льдах; и вместе с ним сгинул последний из палантири Северного Королевства.

Боюсь, письмо вышло несообразно длинное; пожалуй, есть в этакой длине что-то от самонадеянности, хотя ваши доброта и интерес послужат мне некоторым оправданием.

Вскорости после вашего визита, столь же приятного, сколь и неожиданного, я сделал копию хронологий Второй и Третьей эпох, вам на прочтение — это лишь анналы, без всяких объяснений. Если они по-прежнему вас интересуют, я их вышлю.

С сожалением обнаружил по возвращении рукописи, что статья про «языки» и тому подобное была отослана в неправленном виде, уйма слов и фраз остались невычеркнутыми, так что местами текст с трудом поддавался прочтению.

Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что, как я понял, уже возникла потребность в переиздании «Братства». Впрочем, сдается мне, первый тираж был не то чтобы велик.

Искренне Ваш,

ДЖ. Р. Р. ТОЛКИН.

1. Наоми Митчисон отрецензировала «Братство Кольца» в «Нью стейт-смен» от 18 сентября 1954 г. Она назвала его книгой «исключительной, пугающей и прекрасной».

2. Реалии, технические подробности (нем.).

3. Любопытно, что здесь и далее в письме слово «гномы» дается согласно традиционным правилам написания: dwarfs.

4. Упомянут в рецензии миссис Митчисон.

[Отрывок из черновика вышеприведенного письма, в итоге не включенный в отосланный вариант.]

Боюсь, что в вопросе «магии» и особенно в том, что касается употребления этого слова, я проявил вопиющую небрежность; хотя Галадриэль и прочие, критикуя «смертных», неправильно применяющих это слово, тем самым свидетельствуют, что самая эта мысль возникла не просто так, из ниоткуда. Но это оч. обширный вопрос, и крайне трудный; и история, которая, как вы совершенно правильно указываете, посвящена главным образом мотивациям (выбору, искушениям и т. д.) и намерениям, с которыми используется все то, что есть в мире, вряд ли стоит обременять псевдофилософскими изысканиями! Я вовсе не собираюсь углубляться в дебаты насчет того, реальна ли и возможна ли в мире «магия» в каком-либо смысле этого слова. Но я так понимаю, в контексте данной истории есть, так сказать, скрытое отличие, — то, что некогда называлось отличием между магией (magia) и гоэтейей (goeteia) [1]. Галадриэль говорит об «обольщениях Врага». Очень хорошо, но магия могла считаться и считалась благой (сама по себе), а гоэтейя — дурной. Ни то, ни другое в данном предании не являются ни хорошим, ни плохим (само по себе), но лишь в силу мотивации, или цели, или применения. Обе стороны используют и то, и другое, но из разных побуждений. Самый дурной мотив (в рамках данной истории, поскольку именно этому она и посвящена) — это подчинение чужой «свободной» воли. Нельзя сказать, что Враг использует лишь обольщения гоэтейи; нет, пользуется он и «магией», реально воздействующей на физический мир. Однако магию свою он использует для того, чтобы подмять под себя все живое и неживое, а гоэтейю — чтобы запугивать и подчинять. Используют магию и эльфы с Гандальвом (в умеренных количествах): их магия производит реальные результаты (как, скажем, поджигает отсыревший хворост) в определенных благих целях. А вот «гоэтические» эффекты носят исключительно художественный характер и на обман не направлены: эльфов они никогда не обманывают (хотя могут обмануть или сбить с толку неподготовленных людей), ведь для эльфов разница столь же очевидна, как для нас — различие между литературным вымыслом, живописью, скульптурой и «жизнью».

Обе стороны пользуются главным образом «обыкновенными» средствами. Враг или те, кто ему уподобились, выбирают «технику» — с целями губительными и вредоносными, — поскольку «чародеи», привыкшие пускать в ход магию главным образом ради утверждения собственной власти, именно так и поступят (и поступают!). Ключевой мотив для Использования магии — не вдаваясь в философские рассуждения касательно того, как она сработает, — это непосредственность воздействия: быстрота, сокращение затрачиваемых усилий, а также сведение к минимуму (или к нулю) разрыва между представлением или желанием и результатом или эффектом. Но магией не всегда разживешься, и в любом случае, если в вашем распоряжении множество рабов или машин (что на поверку зачастую то же самое), при помощи таких средств можно также быстро или достаточно быстро сокрушить горы, свести под корень леса или выстроить пирамиды. Разумеется, тогда вступает в действие еще один фактор, фактор морали или патологии: тираны уже не видят цели, становятся жестоки, теперь им просто нравится крушить, причинять вред и осквернять само по себе. Вне всякого сомнения, возможно было бы оправдать введение беднягой Лото более производительных мельниц; но не то, как Шарки и Сэндимен ими воспользовались.

Как бы то ни было, характерная особенность использования «магии» в моей истории состоит в том, что ни через «знание», ни через заклинания к ней не приходят; это — врожденная способность, и люди как таковые ею не владеют и обрести ее не в состоянии. «Целительский дар» Арагорна можно рассматривать