[Марри написал Толкину, спрашивая, нельзя ли «использовать ваши мысли насчет «священных» слов». Он интересовался, что думает Толкин об исходном значении и взаимосвязях между разнообразными словами, передающими понятие «священный» в индоевропейских языках.]

Эти проблемы насчет «исходных» значений слов (или групп слов, связанных друг с другом по форме) и впрямь завораживают: в прямом смысле — то есть они притягательны, но влечение это не всегда здоровое! Я зачастую гадаю, что нам пользы (за исключением исторической: знание или мимолетные проблески того, что слова значили и как менялись, насколько это поддается прояснению) в подобных изысканиях. Ведь практически невозможно избежать порочного круга — когда обнаруживаешь в истории слов, реальной или воображаемой, «первичные» значения и ассоциации, а затем используешь их, чтобы проследить историю значений. Но разве не возможно сегодня обсуждать «значение» слова «святость» (например), не ссылаясь на историю значения словоформ, используемых в этом значении сегодня? А если действовать наоборот, это все равно, что описывать место (или этап путешествия) через разнообразные маршруты, которыми туда добираются, пусть даже место обладает собственным положением и бытием, совершенно независимым от этих маршрутов, прямых или кружных.

В любом случае при историческом исследовании нам приходится одновременно иметь дело с двумя переменными, каждая из которых, по сути, трансформируется самостоятельно, даже когда они «случайно» влияют друг на друга: значения и ассоциации значения — это одно, словоформы — другое, а меняются они независимо. Словоформа может пройти через целый цикл изменений, пока не станет фонетически неузнаваемой, а значение останется практически тем же; при этом в любой момент, без каких-либо фонетических изменений, «значение» «слова» возьмет да и изменится. Абсолютно неожиданно /*Вскоре после 1400 от Р. X. — Прим. авт.*/ (судя по имеющимся данным) слово yelp, означавшее «говорить с гордостью» и употреблявшееся, в частности, применительно к гордым обетам (например, когда рыцарь клялся совершить какой-либо опасный подвиг), разом утратило это значение и стало использоваться по отношению к звукам, издаваемым собаками и лисицами! Почему? Во всяком случае, не оттого, что изменились представления о бахвальстве или о животных! От

до tooth дорожка долгая, но изменения формы смысла почти не затронули (да и tine [зубец, острие (англ.) — С. Л.], эквивалент dent-, недалеко от него ушел) /*Однако исходного значения слова «tooth» [зуб. — С. Л.] мы не знаем. Означало ли оно «острый выступ, острие» или (как предполагают некоторые) агентивное причастие от ED «eat» [есть, кушать. — С.Л.], т. е. название функциональное, а не образное? — Прим. авт.*/.

«Исходных» значений слов мы не знаем, а уж значений основ и подавно (т. е. той составляющей, что у слова общая, или кажется, что общая, с другими родственными словами; то, что некогда называлось их «корнем»): всегда наличествует некое утраченное прошлое. Так что мы не знаем исходного значения слов ????, или deus, или god /*Бог (греч., лат., англ.)*/. Мы, конечно, можем строить предположения насчет образования этих трех совершенно разных слов, а затем попытаться вывести общее значение из смыслов их производных — но я не думаю, что таким способом мы непременно хоть сколько-то приблизимся к представлению о «боге» в какой бы то ни было отдельно взятый момент развития какого-либо языка, использующего одно из этих слов. Любопытно, что английское dizzy (olim /*Когда-то, встарь, прежде (лат.)*/ dysig) и giddy (olim gydig), по всей видимости, связаны с беос; и god соответственно. В английском языке эти слова некогда означали «неразумный», а сейчас означают «страдающий головокружением», но от этого пользы мало (вот разве что поневоле задумаешься о том, сколь много времени прошло, прежде чем ????; или god обрели свои формы или смыслы, так что не исключено, что в незапамятные времена происходили изменения столь же удивительные). Мы, конечно же, можем догадываться, что ощущаем некий отдаленный эффект древних представлений о «вдохновении» (для XVIII в[ека] слово «энтузиаст» означало примерно то же, что англосакс назвал бы dysiga!). Но много ли с того толку для теологии? Перед нами - бесчисленные крохотные параллели к тайне воплощения. Разве сама идея бога в конечном счете не независима от тех способов, посредством которых создавалось обозначающее его слово? /*Поскольку одно, отдельно взятое слово на языке людей (в отличие от энтского!) — знак стенографический и условный. Тот факт, что оно — слепок с одной грани, даже если это доказать, отнюдь не доказывает, что прочие грани не присутствуют в равной степени в сознании тех, кто использует этот условный знак. ?o??? в конечном счете не зависит от verbum [слова (лат.). — С.Л.]. — Прим. авт.*/ — будь то через vdh(e)wes (что, кажется, в основе своей означало волнение и возбуждение); или vd(e) jew (что, кажется, в основе своей означало яркость (особ. неба)); или, возможно, (это уже чистой воды догадка) vghew (крик, зов) — god изначально среднего рода и предположительно «обозначает» «то, к чему взывают»; древнее причастие прошедшего времени. Возможно, табуированное слово. Древнее deiwos (от которого происходят divus, deus) сохранилось только в слове Tuesday [вторник (англ.).— С. Л.] /*Но мы не знаем, как именно Tiw (=divus) стал «именем», в римской интерпретации соответствующим Марсу. Возможно, очередной случай субституции термина с общим значением (божество) «истинным именем». Форма мн. ч. tivar в древнеисландской поэзии по-прежнему означает «боги». — Прим. авт.*/.

Берясь за такое слово, как holy [священный (англ.). — С.Л.], филолог старой закалки (такой, как я), сперва обратится к истории формы. В соответствии с подробно разработанными правилами (на мой взгляд, безусловно, имеющими силу в определенных пределах /*То есть: они относятся к стандартным изменениям в нормальной ситуации (как, скажем, простейшие утверждения о действии мороза), но ситуация может подвергаться стороннему воздействию — узоры на отдельно взятом окне практически непредсказуемы, хотя считается, что, если знать все обстоятельства, было бы иначе. — Прим. авт.*/), он ответит, с чем именно это слово, возможно, связано по форме. Но он не в силах совсем избежать зыбучих песков семантики. Прежде чем предположить наличие неких отношений (то есть реальную историческую связь изменений)-между holy и прочими словами того же языка (или другого, что считается родственным английскому), ему сперва потребуется как фонологически возможное родство, так и «возможное родство» по смыслу. И при этом филолог будет не без опаски учитывать два факта, встречающихся в лингвистической практике: (1) неизбежное наличие «омофонов», или двух (или более) фонетически неразличимых элементов, обладающих различными смыслами и потому являющихся «разными словами» /*Под этим филолог подразумевает, что через утраченные семантические изменения они никак не связаны; но как можно быть в этом уверенным? — Прим. авт.*/; как, скажем, и[ндо]-е[вропейские] основы men («торчать, высовываться») и men («думать»); и (2) семантические изменения порою происходят весьма бурно и, проявившись в темном прошлом, вполне могли не оставить по себе никаких следов. Например, эквивалентность форм vsequ в греческом гяоцш и латинском sequor (и других языках) в значении «следовать» в точности совпадает с германской глагольной основой sek^w; но означает она «видеть». Что более весомо: форма или смысл? На основе имеющихся данных нельзя прийти к окончательному выводу; хотя, по-любительски играя с «семантикой», филолог может представить переход смыслов куда менее