Силовое воздействие вихря уже достигло корабля. Впившись в Лабиринт, он разбухал на глазах. Вдобавок к тяге двигателя «Спасения» Дари ощутила действие новой силы.

Комбинированные ускорения нарастали. А мгновения все тянулись и тянулись. Лабиринт крутился… вращался… извивался. Он видоизменялся до тех пор, пока не превратился в длинную тонкую спираль, наподобие струйки жидкого стекла. Прямо за ней энергично пульсировал вихрь. Распухший и трепещущий, он вцепился в корабль. Силы, терзавшие тело Дари, усиливались, смещались, меняли направление.

И прежде чем она успела это осознать, боль исчезла. Освободившееся «Спасение» рывками понеслось вперед, в открытый космос. Вихрь за кормой уменьшился и погас. Сквозь него мутно просвечивали звезды. Они разгорались все сильнее. Внезапно между звездами и мчащимся кораблем не осталось ничего.

— А теперь протестируем здесь все как положено. — Ребка открыл шлем и глубоко вздохнул. — Молитесь на эту посудину. Я попытаюсь вытянуть нас на сверхсветовой режим и войти в узел Бозе-сети. Если она работает, мы скоро будем дома.

Дари откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. А если нет… Она обязана работать. Смешно было бы после всего пережитого обнаружить, что ты ограничен досветовой скоростью и вынужден провести остаток жизни в Мире Джерома.

Дари поклялась вернуться в Мир Джерома, если они доберутся до дома в добром здравии. Она самолично убедится, что там воздвигнута статуя в честь самого знаменитого ученого планеты. Квинтус Блум заслужил ее, даже если потомки не будут знать — за что.

Но они узнают. Дари напишет полную историю Строителей, начиная с открытия первого артефакта — Кокона, и кончая исчезновением последнего — Лабиринта. Она представит в ней все теории, существовавшие когда-либо относительно природы Строителей, включая собственные идеи и, разумеется, Квинтуса Блума. Она документально зафиксирует все, что оставили Строители в наследство Вселенной, кем бы они ни были сейчас.

И если тысячу или несколько тысячелетий спустя люди будут думать, что это наследство — всего лишь изустное творчество, это в порядке вещей. Мифы и легенды зачастую переживают факты. Вспомните Гомера: его творения живут в памяти людей и поныне, хотя царей и цариц его времени сегодня не знает никто. Король Кнут пытался остановить прилив, но кто теперь помнит его предшественников и преемников?

«Легенда о Строителях».

Дари улыбнулась себе, и в это мгновение воздух в кабине наполнился голубым свечением. «Спасение» шло на сверхсветовой скорости.

Обстановка на борту «Спасения» представляла нечто среднее между молчаливым удовлетворением и маниакальным весельем. Ханс Ребка, сидевший в кресле пилота, знал причину. Самое сильное ощущение в жизни — спасение от близких объятий Ангела Смерти. За последние несколько дней до исчезновения Лабиринта их жизни постоянно подвергались таким опасностям, что за шанс выжить Ребка не дал бы и ломаного гроша. И тем не менее все они здесь, живые, возвращаются домой (за исключением Квинтуса Блума, о местонахождении которого можно было только догадываться, но это никого не интересовало).

Ханс чувствовал себя единственным существом, выпадающим из всеобщего веселого возбуждения. Ему следовало бы радоваться настоящему моменту, даже если тот — лишь короткая мирная передышка перед новой трудной работой. Агонизирующий Лабиринт подсказал ему еще кое-что. Он не просто пережидал это состояние — он получал от него удовольствие. Приключения всегда сопровождает опасность. Но они пьянят и стимулируют, волнуя и заряжая энергией законченного сорвиголову сильнее всего в жизни.

В этом-то и была вся загвоздка. Как преподнести эту новость Дари? Как объяснить ей, что он никогда не примет ее оседлый образ жизни без ее согласия делить с ним его авантюры по всему рукаву? Они были близки почти целый год. И теперь, когда дело всей ее жизни потерпело крах, он должен нанести ей еще один удар.

В настоящий момент она совершенно не напоминала обделенное судьбой создание. Дари стояла за его спиной, что-то мурлыча про себя и массируя ему шею и плечи.

— Ты все еще очень напряжен, Ханс. Прошу тебя, расслабься. Выброси все из головы.

— Я как раз думал о том, что мы хорошо подходим друг другу.

— А-а. Я могла бы догадаться. — Давление на его плечи усилилось. — Мужчина из Круга Фемуса. Голова с одной извилиной. Но мы действительно подходим друг другу — физически. А духовно?

— Тоже. Мне нравится быть с тобой рядом.

— Взаимно. — Пальцы принялись щипать сильнее. — Ханс, я знаю тебя так же хорошо, как ты меня. То есть, я знаю тебя очень хорошо. Помолчи. Я скажу за нас обоих. — Она нагнулась и нежно подула ему в левое ухо. — Так вот. Это означает, что мы любим друг друга и хотим быть вместе в течение всей нашей жизни. Но каждый из нас собирается заниматься своей работой и жить своей жизнью. Правильно?

— Это одна из причин, по которым мне так тяжело. Особенно сейчас, когда вся твоя работа рухнула.

— Рухнула? — Она расхохоталась. — Ханс, я получила самый жирный и самый лакомый кусок, о каком только может мечтать исследователь. Раньше я пищала от восторга, изучая существ, которые, как я думала, оставили рукав минимум три миллиона лет назад. Теперь все старые знания остались при мне плюс столько новой информации, сколько я в жизни не надеялась получить А с уходом Квинтуса Блума я осталась единственным кладезем знаний в рукаве. Неужели ты не понимаешь, что моя обязанность — сделать последний, решающий шаг в изучении Строителей? Я даже включу в него теорию Блума, хотя знаю, что она ошибочна.

— Откуда такая уверенность?

— Ты сам поймешь, если как следует подумаешь. Потому что ты знаешь Квинтуса. Если он попал в будущее, то не преминул бы этим воспользоваться, чтобы доказать свою правоту. Что бы это могло быть?

Ханс нахмурил брови.

— Он послал бы весточку. Чтобы всем утереть нос своими теориями.

— Именно так. И уж он постарался бы, чтобы она попалась нам на глаза. Никаких зашифрованных полиглифов или тайников в глубине какого-нибудь артефакта. Поэтому он просто не может быть прав. Но его теория будет присутствовать в моей монографии наряду с остальными версиями по поводу Строителей. Ты видишь, какая гигантская работа меня ждет? Она займет не один год, и мне потребуются все библиотечные сведения, вся компьютерная мощь и исследовательские возможности Врат Стражника. Эту работу я не смогу выполнять между делом. Я буду навещать тебя, обязательно буду, где бы ты ни оказался. А ты меня — как только сможешь.

— Да. Однако это не то, что жизнь под одной крышей.

— Долго так не продлится. В один прекрасный день я закончу свой труд, а ты решишь осесть.

— И никаких детей.

— Эй, я против. У меня на этот счет совершенно противоположное мнение. — Она перегнулась через него, чтобы посмотреть на дисплеи панели управления, и ее грудь надавила на его плечо. — Мы выйдем из последней Бозе-переброски через пять минут. И тебе нечего будет делать до самой Миранды. — Она взъерошила короткие волосы у него на шее, и у него по всему телу побежали мурашки. — Я имею в виду, за пультом. Спустя пять минут, хорошо? Я буду ждать. И никакой хандры.

— Договорились.

— Потому что, если ты захандришь, когда придешь ко мне в каюту, я хорошо знаю, как тебя излечить.

Ханс потянулся и тихонько похлопал ее по щеке.

— Ну, может чуточку похандрю?