Рыдание вырвалось из груди Лили. Почему ее так сильно тянет в Крикли-холл? Что зовет ее туда? Сами дети? Лили почти слышала их тоненькие голоса, с мольбой обращавшиеся к ней, но это, конечно, происходило лишь в ее воображении. Может быть, чувство вины играло шутки с ее умом, вызывая к реальности детские голоса, потому что где-то в глубине подсознания Лили чувствовала ответственность за них? А зачем бы еще она была одарена — или проклята — своим даром, если не для того, чтобы помогать затерявшимся душам находить правильный путь?

Тыльной стороной ладони Лили смахнула слезу, сползавшую по щеке.

Она не может не обращать на них внимания. Призраки детей в отчаянии, она просто чувствовала это, ощущала их состояние. Они так нуждаются в ней, им нельзя отказать. Внезапно решимость Лили укрепилась. Ради спокойствия собственной души она должна хоть что-то сделать для них, даже если это ввергнет в опасность ее саму. И даже если муж Эвы не желает, чтобы Лили приезжала в их дом, она знала, что просто обязана вернуться в Крикли-холл, обязана сделать для тех детей все, что в ее силах.

Лили чувствовала: в старом доме началось какое-то движение, его тайны ждут, чтобы их раскрыли. Возможно, тогда духи обретут мир. Возможно, и она обретет душевный покой.

Сверкнувшая в эту секунду молния и грянувший следом за ней гром тряхнули оба окна маленькой гостиной, как будто бросая вызов решимости Лили. Девушка вздрогнула, но страх не заставил ее отступить. Она поставила бокал на кофейный столик, а потом взяла ключи с обычного места — из пустой пепельницы, стоявшей на буфете, — и направилась к двери.

Маврикий Стаффорд смотрел на дождь сквозь ветровое стекло своего «форда-мондео». Буря со всех сторон напирала на автомобиль и сгибала деревья, высокие стены зеленых изгородей создавали естественные каналы для ветра, с бешеной скоростью несшегося с вересковых пустошей вниз, к морю. Машина Маврикия стояла неподалеку от моста, соединявшего берега реки и ведшего к Крикли-холлу. Под мостом уже скопилось огромное количество застрявших в пролетах обломков толстых веток, листвы, даже камней. Маврикий гадал, как долго еще продержится деревянная конструкция, прежде чем ее сорвет с места и унесет прочь.

Как ни странно, «мондео» Стаффорда оказался единственной машиной на маленькой парковке у дороги. Внедорожник Калегов, стоявший вчера на приколе, неожиданно исчез. Значило ли это, что муж отсутствовал? Маврикий нарочно замедлил ход автомобиля перед поворотом на парковку, чтобы как следует рассмотреть дом на другой стороне реки, и был уверен, что видел чью-то тень в кухонном окне. Даже с такого расстояния он мог понять, что это женщина, жена Калега, Эва. Ну значит, все будет и забавнее, и проще, потому что, если мужчины нет в доме, ему, Маврикию, куда легче выполнить свою задачу… нет, свой долг.

Что-то ударило в переднее стекло «мондео», заставив Маврикия вздрогнуть. Отломившаяся ветка дерева несколько мгновений колотилась в стекло, прежде чем ее унесло очередным порывом ветра.

Вот уж воистину кошмарная ночь, подумал Маврикий, и она так похожа на ту, когда ему и Магде пришлось бежать из Крикли-холла, страшась за свои жизни. Сидя в темноте автомобильного салона, Маврикий скривился, вспоминая…

Они бежали из этого дома, напуганные безумием, оставшимся у них за спиной. Впадение Августуса Криббена в полное и окончательное сумасшествие было внезапным и быстрым, довела его до этого, похоже, чудовищная головная боль. Конечно, теперь-то Маврикий понимал, что Августус постоянно находился на грани безумия — его поступки никогда не были по-настоящему нормальными, — но обстоятельства и мучительная боль, объединившись, создали в его мозгу маниакальный беспорядок, не поддающийся контролю. К счастью для них с Магдой, они сбежали до того, как сверху, с вересковых пустошей, хлынула основная масса воды, до того, как мост унесло волнами взбесившейся реки, выплеснувшейся из берегов. Они пробивались сквозь бурю, полуодетые, у них не было времени схватить пальто или куртки. По их головам и спинам колотили струи дождя, а сломанные ветви, которые швыряли на них мощные порывы ветра, несколько раз чуть не сбили с ног. Это был мучительный побег, и они, цепляясь друг за друга, с трудом продвигались вперед, каждый шаг давался с неимоверными усилиями, а тела сгибались почти пополам, сопротивляясь ветру.

Магда не позволила ни укрыться где-нибудь, ни даже чуть-чуть передохнуть, потому что у нее на уме была какая-то цель, и эта цель находилась далеко от Холлоу-Бэй — очень далеко, чтобы никому и никогда не пришло бы в голову связать Магду с чудовищными деяниями Августуса. Маврикий только и мог, что следовать за опекуншей, ничего другого ему не оставалось, он не хотел умирать. Мальчик случайно посмотрел на Магду и увидел ее лицо в профиль — и это была застывшая маска горя и ужаса. Она тут же обернулась и глянула на Маврикия, как будто почувствовав его изучающий взгляд. В свете полыхнувшей над ними молнии Маврикий обнаружил в лице Магды следы такого же безумия, как у Криббена: глаза широко открыты, несмотря на потоки дождя, заливавшие их, зрачки черны и огромны, казалось, она ничего не видит перед собой, а смотрит прямо сквозь Маврикия. Свет молнии погас, и Магда превратилась в темный силуэт. Но Маврикий не мог стереть из памяти эту картину полного психического расстройства.

Беглецы, спотыкаясь и пошатываясь, прорывались сквозь ветер и дождь, оба вымокли до костей. Маврикий начал понимать, что он ошибался, думая, будто приобрел некоторую власть над Криббенами, мог управлять ими потому, что бил и скреб щеткой Августуса и доставлял удовольствие Магде, когда они лежали в постели обнаженными. Он теперь понял, что совершенно не стоял над ними, его держали в доме для того, чтобы он выполнял приказания, он был рабом, которого награждали удовольствиями и благосклонностью. Потому-то он и не мог чувствовать себя в безопасности в Крикли-холле с другими детьми, потому он и тащился за Магдой, не рассуждая. Августус был его хозяином, Магда была его хозяйкой. Без них он превращался в обычного бездомного ребенка.

Они с Магдой шли в основном по узким тропинкам и проселочным дорогам, где высокие зеленые изгороди хоть немного защищали их от ветра и где не было ни других людей, ни машин, ни повозок. Они прошли уже несколько миль, когда Магда упала вдруг на колени, а потом распростерлась на земле.

— Августус, что же ты наделал! — запричитала она, и ее слова тут же умчал куда-то подвывающий ветер.

Маврикий встал на колени рядом с ней и попробовал поднять Магду, схватив ее за плечи.

— Пожалуйста! — громко крикнул он, перекрывая шум бури. — Пожалуйста, нам нельзя останавливаться! Здесь же негде скрыться! — Он имел в виду «спрятаться от дождя», но почему-то у него вырвалось другое слово.

Магда несколько раз ударила по земле кулаками, ее спина содрогнулась от рыданий. Потом вдруг, так же неожиданно, как рухнула на землю, она вскочила на ноги, пошатнувшись под напором ветра. И уставилась на мальчика, но ее зрачки оставались расширенными и пустыми.

— Куда мы идем? — умоляющим тоном вопрошал Маврикий.

Но Магда вместо ответа просто повернулась к нему спиной и пошла дальше, как будто и не останавливалась. Маврикий поспешил догнать ее и подхватить под локоть.

После этого они делали остановки еще дважды. В первый раз — когда огромная ветка дерева упала на дорогу прямо перед ними. И во второй — когда Маврикий споткнулся о какое-то мягкое и мокрое мертвое существо — то ли кролика, то ли маленькую лисицу, — лежавшее в луже прямо у них на пути.

Хотя их долгий путь сквозь непогоду занял несколько часов, Маврикий совершенно потерял ощущение времени и был крайне удивлен, когда они вышли к окраине какого-то городка. В этих краях на улицах не зажигали фонарей, так что дорогу освещали только окна, в которых горел свет. Согнутое тело Магды было напряжено, и она, казалось, передвигает ноги чисто механически, как заводная игрушка. Она так и не сказала Маврикию ни слова, но когда они добрались до безлюдной железнодорожной станции, Маврикий понял: именно это место и было их целью, сюда-то они и шли. Крошечный зал ожидания и