Учитель обвел глазами класс и ждал ответа.

Дети молчали.

— Кто пролил на столе чернила? — еще раз повторил господин Рагодин.

Молчание. Ужасно долгое молчание… Даже неприятно становится. Лица детей сделались красными, как кумач. И у учителя лицо краснеет. Он заметно сердится. Ему неприятно и досадно, что класс молчит.

Так проходит минута… другая… третья… Десять минут проходит. Целых десять минут!

И вдруг господин Рагодин сердитыми глазами взглядывает на высокого белокурого мальчика лет десяти, который сидит на задней скамейке, и говорит уверенным голосом:

— Володя Парников разлил чернила, я знаю.

Володя Парников вскакивает со своего места, как ужаленный. Сначала бледнеет, потом краснеет, потом снова бледнеет.

— Господин учитель, я не проливал чернил. Я не виноват! — лепечет Володя.

Он лжет. Володя пролил чернила. Стал приготовлять классный журнал и пролил. Задел локтем за чернильницу и уронил ее. Но сознаться в этом он не хочет потому, что боится, что его накажут, не пустят домой к обеду. Оставят в пансионе на весь вечер. А к обеду сегодня, как нарочно, заказаны пирожки с капустой… Его любимые… Очень вкусные пирожки! Нет, он ни за что не сознается. Ни за что!

И класс его не выдаст. Он знает. Дети видели, что пролил чернила он, Володя, но ни за что не скажут об этом учителю.

А учитель уже говорит снова, оглядывая с самым внимательным видом детей:

— Пусть мне скажут, лгу я или нет. Пролил Володя чернила, или я клевещу на него? Рая Сокольская, скажи мне ты, как самая старшая, лгу я на Володю, или нет?

Рая Сокольская встала со своего места и отвечает, заикаясь:

— Господин учитель… Володя не проливал чернил.

— А ты что скажешь, Вася Минакин? — обратился к маленькому семилетнему Васе Рагодин.

— Володя не виноват! — получился громкий ответ мальчика-пансионера.

— А ты, Миша Стомилов?

— Володя не виновен!

— Маня Рошина!

— Нет! Не виноват Володя!

— Вера Оливина!

— Нет!

— Нет, нет, нет! — отвечают и все другие, спрошенные учителем.

— А ты, Зоя, что ты скажешь?

Глаза учителя направились в самый дальний угол класса. С задней скамейки поднялась девочка, бледненькая, кудрявая, с большими ясными глазами.

— Зоя, скажи мне ты, виноват ли Володя, или я лгу на него?

Зоя опустила глаза, Потом подняла их снова и снова опустила.

— Ты слышишь меня, Зоя?

Молчание. Только из бледного личико Зои стало красным, как мак.

— Говори же, Зоя?

Новое молчание.

— Значит, Володя пролил чернила!.. Значит, он виноват!.. — снова повысил голос учитель.

Зоя молчит, только глаза ее с мольбою смотрят на г. Рагодина, да лицо горит, как в огне.

— Довольно. Садись, Зоя… Володя виноват и будет наказан, — раздался среди полной тишины строгий голос.

И Зоя, вся красная, опустилась на скамейку.

— Предательница… шпионка! Предала Володю. Из-за тебя его наказали! Бессовестная! Гадкая! — закричали, зашумели дети, как только учитель вышел из класса.

Володя красный, как рак, с полными слез глазами подошел к Зое и сказал, с трудом сдерживая рыдание:

— Нехорошо, Зоя! Стыдно! За что ты со мной так поступила? Это не по-товарищески! Стыдно, Зоя! Ты выдала меня…

Зоя подняла свои большие, честные глаза на Володю и, глядя на него прямо и открыто, проговорила:

— Прости, Володя, я не могла поступить иначе… Ты слышал, что сказал учитель? — «Пусть мне скажут лгу я или нет…» Значит, надо было доказать ему, что он лжет, когда он сказал правду… Нет, этого я не могла сделать и промолчала… Разве я виновата в этом? Разве я могла человека, говорящего правду, выставить лгуном? Скажи мне, Володя?

Володя не знал, что ответить, и молчал теперь в свою очередь.

Молчали и остальные дети.

Они поняли, что Зоя права… Им было неловко. И Володе стало неловко… О пирожках он уже не хотел думать… думал о том, что совсем незаслуженно обидел Зою…