Ей было достаточно беглого взгляда, чтобы заметить бледность и усталый вид Алисы, и она нахмурила высокий чистый лоб.

– …если всё дело только в стряпне, – договорила она. – Пусть мадам отойдёт – у меня молоко поднимается!

Она сунула ложку в закипевшее молоко и сняла кастрюлю с огня. Казалось, Мария раз и навсегда облачилась в чёрное платье и белую наколку. «Интересно, она вообще когда-нибудь раздевается?» – подумала Алиса.

– Что это у вас с рукой, Мария? Обожглись? Порезались?

– Трижды ничего, – ответила Мария.

– Это «трижды ничего» очень плохо перевязано.

– Сливочное масло помогает от ожогов?

– В общем, помогает… Но есть и получше средства… И получше перевязки.

– Да и эта не так уж плоха, ведь я завязывала одной рукой. Знаете, мадам, рукой наложила, зубами завязала.

– А муж не мог вам помочь?

Глаза Марии блеснули и засмеялись среди морщин:

– Помочь-то он мне помог, да только не с перевязкой.

Они стояли рядом, одного роста, и негромко беседовали. Алиса за разговором отламывала и съедала кусочки поджаренного хлеба. От горького аромата кофе её пересохший рот наполнился слюной, ей пришлось замолчать. «Как всё чисто, аккуратно, как всё женственно здесь…» Внезапно перед ней въявь возникла квартирка в Вожираре с бросающимся в глаза беспорядком и не сразу заметной чистотой.

– Развяжите повязку, Мария. Я наложу вам потрясающую мазь.

– У меня на кухне! – возмутилась Мария.

– Да, у вас на кухне, почему бы и нет?

Из чувства опрятности служанка закрыла кастрюлю с молоком. Затем свободной рукой медленно и торжественно размотала повязку и протянула руку Алисе, словно ключи от покорённого города.

– Ай-ай!.. – сказала Алиса. – Вы ошпарились кипятком или задели рукой за плиту?

– И не то, и не другое, мадам. Это кочергой.

– Кочергой? Как кочергой?

Они переглянулись, и Мария развеселилась.

– А это загадка такая. Мадам не догадывается, кто мне устроил этот здоровенный пузырь?

Она указала подбородком на открытое окно, плодовый сад и овощные грядки:

– Толстяк, вон там… этот дурень. Увалень, размазня.

– Ваш муж? Что это на него нашло?

– Мстит мне.

– За что?

– За то, что он мой муж, а я его жена. Этого достаточно. Мадам так не думает?

Она пренебрежительно смеялась, теребя сам «пузырь», вздутый от жидкости, и распухшую кожу вокруг него.

– Не прикасайтесь к ожогу! – крикнула Алиса. – Сначала я выпущу жидкость…

«'Мадам так не думает?' – повторила она мысленно. – Напротив, мадам думает именно так…» Поглощённая своим занятием, Алиса уклонилась от ответа, и проницательная Мария удовлетворилась её молчанием.

– Значит вечером мадам и мсье хотят поужинать на славу? Поздновато вы мне об этом говорите. Придётся взять что-нибудь с птичьего двора… А если я сделаю голубей на манер куропаток? Или велю Эскюдьеру подстрелить полдюжины какой-нибудь дичи?.. А если утку приготовить? Но от неё бывают тяжёлые сны…

Пока она говорила, Алиса перевязывала ей худое, плоское тонкокостное предплечье. Глядя на сморщенную кожу, на старые шрамы и жёлтые мозоли, она узнавала историю некогда красивой руки. Она бралась за длинные пальцы, трогала ладонь, шершавую и горячую, как садовый шпалерник…

– Так не больно?

В ответ Мария лишь качнула головой, а свою благодарность выразила так:

– Вот знатная работа, мадам, в добрый час!

Но перед тем, как опустить рукав, она прильнула щекой к белой повязке, словно то был запелёнутый младенец.