оказалось бессмысленным, бесполезным! Долгое ожидание на Мальте, переговоры с великим магистром, этот поход, гибель множества людей – и магрибцев, и тех, что были в его воинстве…

Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы и постарался успокоиться. Он был уроженцем иного времени, сыном двадцатого века; в его эпоху разум превалировал над чувствами, а отчаяние смирялось логикой. И эта логика подсказывала, что поступил он верно: нашел союзников, набрал бойцов и не позволил им скучать в бездействии и лености. Последнее стало бы большей ошибкой, чем налет на Джербу, ибо лишь тот корсарский вождь имеет власть, чьи люди не остались без добычи. Это диктовала логика пиратского ремесла, и Серов понимал: случись такое, и он лишится и корабля, и команды.

Эта мысль его отрезвила.

– Спроси, был ли здесь Караман, – велел он Абдалле.

– Был, – отозвался через пару минут переводчик. – Был нэдолго, два или три дна. Оставит тут поврэжденный шэбек и младшэго реиса Сулэйман Аджлах, что значит Лысый. Приказат, чтобы Лысый чинил корабл и сдэлал новый команда.

– Где он сейчас, этот Сулейман?

– Жить в касба, – сообщил мавр после переговоров с Мурадом. – Тэпер навэрнака мэртвец, и Сулэйман, и его люди.

– Уж точно, все мерртвяки, – с мрачным видом заметил Боб. – Хрр… А их лохань, скорей всего, сгоррела.

– С Караманом была женщина? Этот, – Серов кивнул на пленника, – ее видел? Молодая женщина, волосы светлые, глаза голубые… Видел ее или нет?

Абдалла начал новые переговоры с турком. Серов ждал, сунув ладони за пояс, чтобы не было заметно, как дрожат пальцы.

– Этот пэс ее нэ видеть, – произнес мавр. – Но Караман хвастал, что ест на его шэбек жэнщин. Очэн красивый жэнщин, толко с этим… – Абдалла обозначил рукой выпуклось живота. – Когда разрэшится от брэмени, Караман подарить ее дэй Алжир, и дитя тожэ. Дэй на нэго сэрдит – мало платит Караман дэю. Нада дэлать хароший бакшиш… красивый жэнщин, красивый рэбенок, золото…

Шейла должна родить в мае… три месяца осталось… – мелькнуло у Серова в голове. Успеем! Он вытащил руки из-за пояса – пальцы больше не дрожали.

– Спроси о наших парнях, Абдалла. Про Стура, Тиррела и прочих.

– Я ужэ спрашиват, мой капитан. Он ничэго нэ знат, – молвил мавр. – Но я думат так: эсли гаспажа в Алжир, они тожэ в Алжир. Там болше дават за крэпкий раб.

Наступило молчание. Серов покачивался с пятки на носок, с носка на пятку, посматривал то на турка, то на бассейн, будто примеряясь, не утопить ли в нем пленника. Мурад с ужасом озирался, встречая хмурые взгляды корсаров. Они глядели на него как волки на кролика.

– Что будем делать с этим ублюдком? – нарушил тишину Брюс Кук. – И с остальными бабами и мужиками?

– Хрр… – произнес боцман, дождался кивка Серова и посоветовал: – Загнать бы всех в каморрку поменьше, дверрь и окна забить, а дом поджечь. Саррацинским душам одна доррога – в прреисподнюю… Пусть к огоньку прривыкают.

– Мы сделаем лучше, – сказал Серов и кивнул Абдалле: – Переводи! Скажи турку, что я его милую и дарю ему это поместье со всеми слугами, ибо он мне не лгал. То моя жертва Христу или Аллаху… Что за месть Караману – сжечь этот дом и дюжину слуг и служанок? А если пощадим их, Бог, глядишь, зачтет и в нашем деле поможет.

Абдалла забормотал на турецком, а Боб и Брюс переглянулись и одновременно кивнули.

– Твоя воля, капитан. Может, и правда нам зачтется, – произнес Кук. – Ну, дом и жизнь ты ему подарил, но добычу-то мы вынесем?

– Разумеется. Что наше, то наше.

Мурад, выслушав Абдаллу, всполошился, упал на колени, начал бить земные поклоны и горестно вопить.

– За жизн очен благодарен, – пояснил Абдалла, – а дом боится взят в падарок. Говорит, Караман придти и зарэзат.

– Скажи, чтобы из-за этого не беспокоился. Караман долго не проживет.

С этими словами Серов покинул дом и вместе с семью своими спутниками вышел за ворота усадьбы. Время двигалось к полудню, но яркое весеннее солнце застилали дымы от пылающих строений и пыль, поднятая взрывами – минеры Марка Антония катили бочки с порохом к стенам касбы, методично уничтожая укрепления. Над сотнями мертвецов, валявшихся по обе стороны дороги, уже трудились вороны. Зрелище было жутким, но Серов, поглощенный своими мыслями, не видел страшных безглазых лиц.

Он очнулся, когда они подошли к ялику. Его фрегат застыл в двухстах ярдах от берега, и к нему, а также к другим судам флотилии, тянулись караваны груженых шлюпок. К борту «Ворона» пришвартовался «Дятел», и плотники обоих кораблей под бдительным оком мастера Бонса заменяли на шебеке обгоревшие реи и поврежденный фальшборт. Рядом чинилась орденская галера – там накладывали пластырь на основательную пробоину под гребной палубой. На водной поверхности плавали, догорая и чадя, обломки пиратских шебек, среди которых попадались трупы и всякая малоценка, не привлекшая внимания победителей – пустые бочки и корзины, корабельная мебель и прочий хлам.

Из разбитых городских ворот, обращенных к морю, тянулись запряженные мулами и ослами повозки. Добыча была богатой: множество изделий из серебра, от массивных тазов и кувшинов до тарелок, кубков и подсвечников, ларцы с украшениями местной и европейской работы, сундучки, полные монет всех народов и стран, турецкий шелк[90] и английская шерсть, жемчуг и слоновая кость, страусиные перья, дорогое оружие, богатые одежды… На причале, где все это добро грузилось в лодки, возвышался стол из драгоценного черного дерева, за которым шустро скрипели перьями четыре орденских писца, фиксируя взятую добычу. Трудились они под диктовку Сэмсона Тегга и командора Зондадари, лично проверявших груз каждой повозки.

Гребцы расселись по местам. Хрипатый занял место у руля и спросил:

– Плывем на «Воррон», капитан?

– Нет. Идем к «Стрижу».

Боцман с пониманием ухмыльнулся.

– Хрр… Хочешь должок отдать?

– Не без того, Боб.

Весла зачерпнули воду. Пока плыли на «Стриж», под лопасти попадались то обгорелые деревяшки, то распухший труп, обративший к небу незрячие глаза. Над водой тянуло едким запахом дыма.

«Стриж» был почти пустым, его команда грабила город, и на борту остались только стражи, восемь корсаров и капитан Клод де Морней. Он редко съезжал на берег – похоже, стеснялся своего уродства, отрезанного носа, отрубленных пальцев и головы, с которой кожу сдирали полосками вместе с волосами. Происходил де Морней из небогатого рода дворян из Бретани и дослужился до первого помощника на военном французском бриге, а потом, в несчастный день, попал в лапы Эль-Хаджи. Выкупа ждал четыре года, а чтобы поторопить его бретонских родичей, Эль-Хаджи рубил де Морнею пальцы, резал нос и драл кожу с черепа. Возвращаться домой в таком жутковатом виде бретонцу никак не улыбалось, зато для карьеры пирата внешность у него была самая подходящая.

– Клод! – окликнул его Серов. – Для тебя хорошая новость: Эль-Хаджи – твой.

По лицу де Морнея промелькнула плотоядная улыбка.

– Да сгноит Господь его душу! Могу заняться им сейчас, сэр?

– Займешься ближе к вечеру, когда выйдем в море. Сейчас с тобой восемь человек, а счет к Хаджи есть у каждого в твоей команде. Не стоит обижать людей.

– Это верно, – согласился бретонец. – Ну, обещаю, что быстро он не умрет!

– На твое усмотрение, – сказал Серов и распорядился править к «Ворону».

В четыре часа пополудни к фрегату причалила шлюпка командора Зондадари. Выглядел он довольным, но утомленным – сказывались бессонная ночь в седле, атака на крепость и пересчет захваченных богатств.

– Думаю, Тегг, ваш офицер, справится без меня, – сказал Серову Марк Антоний, поднявшись на